В 1675 году по пути в Китай русский посол Н. Г. Спафарий пересек Байкал и оставил такие строки по своему маршруту: «А в середине Байкальского озера есть остров великий, который именуется Ольхон. Тот остров стоит посреди в длину озера, кругом имеет больше ста верст... И опричь того острова есть иные острова небольшие, однако же, немного. А погодье по Байкалу, что в чаще, окружен каменными горами, будто стенами, и нигде не отдыхает и не течет, опричь того, что от него течет Ангара река. В Байкал впадают большие реки, мелкие и иные многие, а по краю, на берегу, везде камень и пристанища немного, наипаче на левой стороне, едучи от реки Ангары, и оттого разбивают суда часто. А рыбы в Байкале всякой много, и осетры, и сиги, и иные всякие, и зверя нерпа в нем есть же много. Только жилья немного около Байкала, опричь немногих тунгусов, которые питаются рыбой, потому что близ Байкала пашенных мест нет, и живут по рекам в зимовьях промышленные люди зимою. А лес около Байкала есть, кедровник большой, и на нем орехов много, и иной лес есть. А вода в нем зело чистая, что дно виднеется многие сажени в воде, и к питию зело здрава, потому что вода пресна».
Из ученых первым побывал на Байкале в 1724 году естествоиспытатель Д. Г. Мессершмидт. В 1868 году начал комплексное изучение озера Б. И. Дыбовский. С тех пор Байкал с его берегами и островами привлекал внимание многих ученых — русских, советских, зарубежных. После установления Советской власти в Сибири на Байкале была организована постоянная исследовательская база-станция Академии наук СССР, в 1981 году преобразованная в Лимнологический институт Сибирского отделения АН СССР.
Естественно, байкальской науке предназначено стоять на страже интересов уникального озера — национального достояния нашей Отчизны. А Байкал нуждается в многоцелевой охране — это с каждым днем становится все очевиднее и насущнее. Уже в начале тридцатых годов пристрастные наблюдатели писали, что в Сибири не так давно лесные богатства казались несметными, но уже спустя двадцать лет со времени проведения Сибирской железнодорожной магистрали во многих богатых лесом местностях ощущается недостаток в строевых лесных материалах. По рассказам старожилов, улов омуля в реке Баргузине был громадным, а теперь рыба эта здесь совершенно не встречается — настолько река загрязнена затонувшей древесиной и продуктами выщелачивания. Близ устья реки Бугульдейки вылавливался, по словам рыбаков, какой-то особый омуль, носивший название «бугульдейка», ныне его также не встречают в Байкале.
Помню, что в летние месяцы, когда довелось мне побывать на Ольхоне, местный Маломорский рыбозавод не выполнил план по отлову омуля. Не вдаваясь здесь в подробности, почему в Байкале стало меньше омуля (надеюсь, читатель знаком с проблемой по участившимся тревожным статьям в центральной прессе), позволю пространную цитату из книги Г. И. Галазия «Байкал в вопросах и ответах». Член-корреспондент Академии наук СССР директор Лимнологического института, многие годы пристрастно и плодотворно изучающий озеро, затрагивает в ней жгучие проблемы, поставленные самой жизнью. На вопрос, можно ли возродить былую славу байкальского омуля, ученый отвечает так:
«Можно, если выполнить все предложения, высказанные учеными, в частности: прекратить загрязнение нерестовых рек и озера; расчистить и не допускать загрязнения нерестилищ; прекратить формирование плотов древесины в реках и их сплав по Байкалу, заменив на сухогрузную (в баржах или лесовозах) транспортировку; построить новые ры-боразводные заводы на нерестовых реках, расширить и модернизировать существующие (Большереченский, Чивыр-куйский, Баргузинский и Селенгинский); организовать подращивание мальков омуля до жизнестойких стадий; поддерживать оптимальный гидрологический режим в озере и его притоках, прекратив излишнюю вырубку лесов в водосборном бассейне; держать уровень воды озера на оптимальном уровне, не доходя до колебаний больше естественных среднемноголетних колебаний; строго соблюдать правила рыболовства; вести рациональное использование сельскохозяйственных угодий, не допуская эрозии почв, и др.».
Не все, далеко не все из этих предложений осуществлены или осуществляются. Почему, это тема другого серьезного разговора, мы же вернемся к нашему предмету — продолжим маршрут по Ольхону.
Капитаном на этом самом большом корабле Байкала председатель поселкового Совета Юрий Анисифорович Пряничников, богатырского облика мужчина с ясными глазами на добром лице. В минутном разговоре на переправе — председатель поссовета спешил по срочному делу — он успел сообщить, что на Ольхоне определена площадь под заказник в 20 тысяч гектаров, и это очень отрадно здесь всем. Отрадно, подумал я, не только островитянам, но и всем, кто сердцем болеет за каждую каплю Байкала, травинку тайги, песчинку Ольхона!
Но очереди на паром было не до сантиментов. Пришлось срочно вкатываться по еланям и откидной створке на самоходный паром, бывший десантный катер морской пехоты, ныне «Ольхон-1».
Паромом сегодня командовал Владимир Дмитриевич Власов, коренастый, моложавый островитянин с рабочей краснотой в лице, сталью зубов и повелительным голосом. Ведя по волне десантный катер с двумя автомобилями, он успевал напоминать мне о порядках на острове, ознакомил с новостями в Хужире и кое-что рассказал о себе. Тридцать лет работает Власов на Ольхоне, вырастил четырех сыновей, которые так же преданны воде, и младший Юрий в форме речника переплывает сейчас вместе с нами. «И хоть работы летом навалом, — закончил он перед самыми еланями ольхонского берега, — другой жизни не мыслю и на пенсии останусь здесь».
То же настроение я усмотрел в хозяйственных действиях коменданта Маломорского рыбозавода Анатолия Акимовича Картова. Меня привела в его дом рекомендация друзей. И я сразу же попал за вечерний стол, украшением которого были шампиньоны из собственной теплицы и омуль жареный, соленый, копченый. К доброй беседе располагал радушный вид пары, про которую никак нельзя было сказать «преклонных годов», хотя Анатолий Акимович — инвалид Великой Отечественной. Дом Картовых воздвигнут на месте сгоревшего гаража. Именно воздвигнут, как говорят о добротном строении. На острове традиционно строили избенки — лишь бы укрыться от палящего солнца, ветра и мороза. Картов, плотник и столяр высшего разряда, недавний мастер-преподаватель ГПТУ, не мог смириться с житьем в избушке. Он сам взялся за топор, и теперь его дом с верандой и паровым отоплением осанисто высится в Хужире, внешне уступая разве что столовой на горе — «Ласточкиному гнезду», собранному по особому проекту. «Если мы будем плевать на свое место, — запомнилось мне его напутствие, — то и на нас самих скоро плюнут».
Нет, кто переживает за свою кормящую землю, тот не позволит плевать в ее сторону. На эту тему мне довелось беседовать с рыбаками, чабанами, егерями острова, пока я добирался до Байкальского отряда. И общее впечатление свелось к одному: болеют они за свой Ольхон.
— «Берег бурых медведей» называется, а скоро одно название останется, — говорили они мне про знаменитый участок на побережье, — прямо беда,парень.
И вдруг чабан лукаво улыбнулся — сверкнули ровные зубы под черными усами на темном лице. С добродушным хохотком он стал рассказывать, как видел на днях мишку-рыбака. Медведь потешно сидел на камнях и скрадывал бычка. Хлопнул по воде лапой, не поймал и от огорчения заскулил.
— Жалко стало мишку, — закончил ольхонец, — однако сам бы поймал хариуска и дал бы ему поесть. А варягам разным, браконьерам, само собой, не до того...
Горячи в своих пристрастиях егеря, охранники байкальской природы: пожилой Виктор Власов и молодой Сергей Теплов. Бдительно несут они свою службу, болезненно реагируя на все случаи безалаберности туристов, бездумной вырубки леса, равнодушия начальства к нуждам лесоохранников, робости во введении запретных мер. «Но научные работы пусть ведутся, — разрешили егеря. — Самые разнообразные, однако, геологические в том числе».
Последнее замечание касалось интересующего меня отряда. Байкальский геохимический отряд большой партии Григория Лебедя разместился на окраине Харанцов в избе и пристройках, арендованных у некоей бабы Жени, ныне живущей в городе Ангарске. Отряду для начала предстояло погожими днями выйти в море на теплоходе «Непа», чтобы отобрать по определенной сетке пробы воды с глубины для анализа ее на многие компоненты.
«Байкальская вода, она может многое рассказать об органической и неорганической жизни этого неповторимого бассейна, — рассказывал мне Лебедь, землепроходец и ученый. — В Байкале, как в природном рифтовом котле, варятся многие загадки, в том числе происхождения нефти и газа в Восточной Сибири».
По представлениям геологов, Ольхой — это тектоническая глыба, оседающая по Обручевскому сбросу. По этому нарушению в земной коре происходят разнообразные процессы и по сей день, о чем свидетельствуют нередкие землетрясения, очаги которых располагаются на небольшой глубине. На этих же глубинах идет процесс нефтеобразования.
Первые проявления нефти были отмечены на Байкале уже давно, несмотря на древнекристаллическое его ложе, которому по научным данным вроде бы противопоказана нефтегазоносность. Читаем у байкаловеда В. В. Ламакина: «Напротив пади Большая Зеленовская близ Толстого мыса на дне Байкала в 2700 м от берега существует самый большой по площади выход нефти. На поверхности воды нефть образует маслянистую пленку черно-коричневого цвета. Глубина озера равна здесь 250 — 300 м. Остается неизвестным, из какой породы выделяется нефть...»
Разгадка этого проявления, как и других, необходима для объяснения нефтегазообразования в Восточно-Сибирском регионе. Здесь наращиваются усилия по поискам, разведке и промышленному освоению нефти и газа. А золотой ключик к кладовым Восточно-Сибирского щита хранится на дне Байкала.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.