- Ложись! - Браух показал пистолетом на снег.
Мария пошла на хитрость.
- Идемте ко мне, - предложила она.
- Далеко?
- Нет, вон там, - она показала рукой на небольшой белый домик, залитый лунным светом.
Лейтенант подумал, сунул пистолет в кобуру и пошел за ней.
Дверь открыла мать Гревцовой. Увидев дочь с гестаповцем, она охнула и стала тихо плакать. Мария отстранила ее, ступила в темный коридор. За нею, спотыкаясь, прошел лейтенант.
В столовой Мария зажгла лампу, показала лейтенанту на дверь в свою комнату. Он прошел с гордым видом победителя, положил на комод кобуру с пистолетом, повесил на вешалку шинель и, усевшись на белоснежное покрывало, принялся стаскивать франтовские, с очень узкими голенищами сапоги.
Мария присела на стул, сбросила боты вместе с туфлями и вдруг, улучив момент, когда внимание Брауха было поглощено застрявшей в голенище ступней, схватила кобуру, одним прыжком выскочила в столовую, затем в коридор и прижалась в углу, откуда ей была видна дверь ее комнаты. Она уже держала палец на спуске и приготовилась стрелять, если Браух бросится вдогонку. Но прошло несколько томительных секунд, и Мария неожиданно для себя увидела, как захлопнулась дверь ее комнаты, и услышала грохот. «Забаррикадировался комодом», - поняла она и, испугавшись, что гитлеровец уйдет в окно и поднимет шум, забыв всякую осторожность, вошла в столовую и стала прислушиваться. Из комнаты не доносилось ни одного звука.
Девушке стало страшно. Выйти во двор и караулить его у окна? Но он может выскочить в столовую и уйти. А если выпрыгнет в окно? Не станет же она стрелять во дворе. Звук выстрела тотчас привлечет патрулей, и тогда уже не уйти... И вдруг пришла самая простая мысль: бежать в гестапо, сдать пистолет дежурному, пожаловаться на Брауха, а утром все объяснить Гейзену, и тогда в ее судьбе ничего не изменится, она сможет работать переводчицей.
Не спуская глаз с двери, Мария стала торопливо одеваться. Старенькие боты никак не застегивались, пуговицы пальто не лезли в петли, и она уже собралась бежать так, решив, что ее небрежный вид только придаст больше достоверности всему, но в этот момент до ее напряженного слуха донесся странный звук, и она сообразила: гитлеровец вынимал зимнюю раму в окне. Через минуту он уже мог поднять тревогу. Скажет, что сама привела, стащила оружие, пыталась убить. Тогда не оправдаться!
Окно в ее комнате находилось немножко наискосок от двери, и Мария, дрожа всем телом, как в лихорадке, выстрелила несколько раз подряд в филенку, слабо веря в то, что удастся попасть в Брауха.
Оглушенная выстрелами, она не слышала, что делалось в ее комнате, не различала даже шагов приблизившейся матери.
- Убила?! - тихо вскрикнула женщина и перекрестилась.
- Боюсь, что просто притих, - прошептала Мария и, увлекая мать в коридор, заторопила ее:
- Одевайся, да поскорее, поскорее! Уходим.
Не переставая прислушиваться, на ходу набрасывая платок, девушка вбежала в кладовую, разыскала под ворохом тряпья списки полицейских. Когда она вышла во двор, захватив также бидончик с керосином, мать уже ожидала ее.
- Уходи дворами, спрячешься до рассвета в какой-нибудь уборной, а там к бабушке в Ясиновку, - приказала она матери и, облив ее валенки керосином, коротко объяснила: - Чтоб собаки по следу не пошли.
- А ты, доченька? - всхлипнула женщина. - Боже мой, боже мой, что ж теперь будет!
- Я к партизанам, - тихо сказала Мария и подтолкнула мать. - Иди!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.