Ошалелые соловьи

Я недоверчиво покачал головой, но Васька не обратил на меня внимания. Он взял протянутые деньги и подхватил ведро.

— Так-то вот,— усмехнулся он в лицо Петровичу.— Не гнать же баркас из-за десятка рыбешек. Дней впереди много.

— Стало быть, надолго пожаловали? — с ехидцей спросил Петрович.

— Пока не надоест,— осклабился моторист. Он махнул рукой и зашагал по тропинке к морю.

Вечером мы с Петровичем снова сидели на крыльце. Соловьи выводили виртуозные трели — булькали, свистели и щелкали на разные лады. В лунном свете дубовая дрань на крышах казалась облитой сусальным золотом.

— Почему вас так встревожил приезд этого парня? — спросил я.

Петрович поднял на меня глубоко сидящие глаза, и кадык на его горле судорожно дернулся.

— Приезжали они в прошлом году. Стояли около месяца. Все вечера он возле Верки околачивался. Руководитель хора за голову хватался. Забыла девка про репетиции.— Шофер неожиданно перешел на шепот.— Боюсь я, не тот он человек, этот Васька. Погубит девчонку не за понюшку табаку. И чего она в нем нашла?

Опасения Петровича, видимо, были основательными. На следующий день я отправился по делам к зетинскому бригадиру. День был воскресный, и спешить не приходилось. Пророчество Васьки сбылось: над селением стоял густой молочный туман. Он забивался в горло, как цементная пыль. Было трудно дышать. Моря я не видел. Только временами с той стороны доносились удары волнового наката и тревожные гудки пароходов, ощупью прокладывающих себе путь. Знакомые контуры деревьев приняли какую-то странную, расплывчатую форму. Все вокруг казалось бесплотным и зыбким.

Проходя мимо длинного саманного дома с трехцветной крышей, я увидел Верку и моториста с «бама». Они стояли по обе стороны плетня. Туман изменил не только очертания, но и окраску предметов. Смуглое лицо Верки выглядело неестественно бледным, а обветренная физиономия парня казалась грубо высеченной из серого камня. Черты были резкими и глубокими, лишенными полутеней. К нижней губе прикипела недокуренная сигарета. Васька стоял, привалившись плечом к плетню и картинно отставив ногу в заброднем сапоге с подвернутым раструбом голенища. Верка была без косынки, и темные волосы ее в тумане казались посеребренными ранней сединой. На руках она держала пушистого дымчатого котенка. А может статься, при солнечном освещении он оказался бы рыжим, кто его знает...

Увидев меня, Васька Процела растянул в улыбке резиновый рот, и снова его зубы напомнили мне замок «молнию». Верка тоже улыбнулась, хотя и не была знакома со мной. Наверное, так же бездумно и доброжелательно она здоровалась с солнечным утром, травой и птицами.

Мысль, однажды высказанная Петровичем, пришла и мне в голову: что в нем нашла Верка? При всем желании на скуластом лице моториста я не мог отыскать заметных черт «могучего интеллекта». Он весь казался олицетворением грубой чувственной силы. По словам моего соседа, Верка была неглупой девчонкой. Она много читала, любила музыку. И тем не менее в ее глазах, обращенных на Ваську, застыло выражение преданной покорности.

В это время где-то невдалеке от берега протяжно завыла сирена. Васька насторожился. Резче проявилась на лбу глубокая морщина. Он оттолкнулся от плетня и сплюнул прилипшую к губе сигарету. Потом, не взглянув на Верку, широко шагнул вперед. Казалось, он шел на звук бессознательно, как слепой, ориентируясь только по слуху.

Мы с девушкой переглянулись и молча последовали за ним, а уже минуту спустя бежали, прыгая через колючие кустики ежевики.

По морю шла мертвая зыбь. Ледяные валы с грохотом накатывались на берег, и мельчайшая водяная пыль, смешиваясь с туманом, серой пеленой висела в воздухе. Тут уже толпилось десятка два любопытных. Возле чайной стоял автобус Петровича. Поискав глазами, я увидел моего соседа. Он подошел, зябко поводя плечам».

— Что случилось? — спросил я, кивнув в сторону моря.

— Катер какой-то подойти не может из-за волны. С туристами, что ли. Туман прихватил, вот и решили приглянуться, переждать.

Снова донесся заунывный вой сирены, и в густом тумане возник скошенный нос большого катера. Он шел очень медленно, тяжело поднимаясь на высокой волне. Так и думалось, что сейчас его положит на береговые камни.

— Эй, прими чалку! — донеслось с катера. Туман глушил звуки. Было похоже, будто человек кричит из-под ватного одеяла.

Стало видно, как фигура на носу, примериваясь, раскручивает в воздухе конец троса. Все вокруг меня напряженно следили за человеком на катере. Вот он взмахнул рукой, и конец устремился нам навстречу, но, не долетев до берега десяти шагов, шлепнулся в воду.