Осенняя ярмарка

Альберт Лиханов| опубликовано в номере №1067, ноябрь 1971
  • В закладки
  • Вставить в блог

Немцы шли не спеша, подробно оглядывая киоски, заходили в павильончики, и Василий Лукич неотступно следовал за . ними, стараясь быть незаметным в толпе, жадно вслушиваясь в обрывки непонятной ему, чужой речи, ожидая, когда тот высокий и белобрысый снова повторит единственно знакомое Василию Лукичу немецкое слово «Ахтунг!».

Ему бы следовало повернуть, закончить городские хлопоты да и сесть в дачный поезд, чтобы скорей вернуться домой – спокойным и невредимым, но Василий Лукич шел вперед, напряженно вслушивался в немецкую речь, ждал повторения знакомого, резкого, как хлопок бича, слова «Ахтунг», чувствовал, что каждый новый шаг словно бы возвращает его назад – все дальше и дальше к войне.

Словно обмотала его Ксеша прохладными бинтами – и утихла боль, и забылось старое, забылась война, и так бы забыть ее навсегда, но он, словно намагниченный, шагает за этими немцами и с каждым шагом словно срывает с себя бинты Ксешины, и все ближе, ближе раны, которые, нет, не заживают никогда, и больно содрана короста, и снова, как много лет назад, душно, и звенит голова...

4

Он служил тогда в артиллерии заряжающим на стодвадцатидвухмиллиметровой гаубице образца одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года и считал себя тыловиком, так как тяжелая артиллерия, как известно, идет позади пехоты и еще потому, что никак не мог увидеть Василий Лукич живого немца, не считая, конечно, пленных, потому что пленный фриц – это все равно как труп, а ему нужен был живой враг.

На другой день, как он получил письмо от соседей, Василий Лукич подал рапорт о переводе в пехоту. Соседи писали, что от недоедания туберкулез у отца обострился, а ложиться в больницу он не захотел, и с тех пор, когда начинались налеты, мать от отца не уходила. Они сидели оба в их стареньком домишке на окраине городка, и сперва, слава богу, проносило, бомбили далеко. Но однажды, писали соседи, когда они вернулись после налета, на месте дома, где оставались старики, была воронка. Похорон не было, так как попадание было прямым.

Ночью, когда все уснули тяжким и потным солдатским сном, Василий Лукич, вскинув свой карабин, вышел из дома, где ночевал расчет. Он и сам толком не знал, куда шел. Знал только, что надо найти немца. В затмении, которое нашло на него, он не очень разбирал дорогу, и дело чуть не кончилось плачевно – его едва не пристрелил свой же часовой, охранявший орудия, потому что Василий Лукич не услышал его окрик. Дело дошло до командира батареи, комбат Николай Иванович Рубцов обложил его матом, а когда Василий Лукич принес ему рапорт, порвал его в мелкие клочья, добавив, что солдат везде солдат и что один выстрел гаубицы заменяет десять пехотинцев. Николай Иванович был до войны учителем математики в школе, батарея его стреляла классно, потому что в артиллерии от расчета командира зависит многое, и Василий Лукич мог бы думать, что в успешных выстрелах есть и его работа, и это было бы справедливо, потому что, заряжая пушку, он уматывался, пожалуй, не меньше, чем в любой пехотной атаке, но Василий Лукич все же считал себя тыловиком. Артиллерия его не устраивала, потому что всякий раз, когда батарея, отпалив положенное, умолкала, Василий Лукич с горечью думал о том, что его служба похожа на работу грузчика, что он лишь заряжает гаубицу и что он неполноценный солдат до тех пор, пока сам, сам, непременно сам, своими руками не убьет фашиста.

Василий Лукич покорился приказу капитана, ожесточенно заряжал свое орудие во время артподготовки или там прицельного огня, потом валился, обессиленный, на лежаки, которые менялись часто, потому что артиллерия постоянно двигалась вслед за наступающей пехотой, помогая ей, но сам ни на час не переставал думать о том, чтобы увидеть врага живым. С оружием. Один на один...

5

С того рапорта Василий Лукич безропотно заряжал горластую гаубицу образца тридцать восьмого года и, может, так возле орудия и перенес бы свою беду, да случилось с ним такое, что перевернуло всю душу Василия Лукича; тогда-то он и закостенел словно – до тех пор, пока в дальнем сибирском госпитале не встретился с Ксешей.

Дело было в сорок третьем, Василий Лукич все заряжал и заряжал гаубицу и уже, пожалуй, не один вагон снарядов сунул в ее пропахший порохом ствол, и все им везло, все как бы миновала их война – командир батареи оставался тот лее, учитель математики, и наводчик, и все номера их гаубицы живы были и здоровы, хотя на других орудиях состав пополнялся, правда, за счет раненых. Убитых пока не было.

Батарея меняла время от времени позиции, и однажды ночью, когда двигаться приходилось спешно, торопясь за отступавшими немцами, артиллеристы заняли новую огневую позицию и тогда же, ночью, отрывали для орудий площадки.

К земляным работам Василию Лукичу было не привыкать: возле орудия всему научишься, – но все же, когда запоздавший осенний рассвет прояснил опушку, где они выбрали позицию, заряжающий с удовольствием воткнул лопату в землю и закурил.

Лес был прямо на загляденье – бурые, желтые, красные листья осинника да остатки зелени, перемешавшись, радовали глаз. Было тихо, и впервые с того письма Василий Лукич вздохнул освобожденно и вольно, ощущая запах прелых листьев и размышляя о том, как, наверное, в такой день обидно помирать.

Листья едва колыхались под тихим ветром, срывались неторопливо с ветвей, кружились беззвучными цветными пропеллерами, устилая землю пестрорядинным половиком.

Василий Лукич подпоясался, на всякий случай перекинул на плечо карабин и, не застегивая ворот гимнастерки, глубоко вдыхая запах спелой осени, двинулся к лесу.

– Аккуратней! – крикнул ему вслед кто-то из ребят. – Кругом мины! – И Василий Лукич улыбнулся про себя: всегда приятно, когда о тебе заботятся.

Он шел, неторопливо раздвигая ветки частого осинника, и еще издали заметил дом, обыкновенную избу.

Василий Лукич знал, что в этих местах были немцы, на опушке он пнул консервную банку с остатками тушенки. Мясо еще не почернело, значит, ее бросили недавно, и, увидев избу, Василий Лукич решил на всякий случай приготовиться.

Он снял с плеча карабин, щелкнул предохранителем и, зорко вглядываясь в окна, вышел из-за кустов. Ветер чуть шевелил тесовую дверь, и несмазанные петли резко скрипели в тишине.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия  Ланского «Синий лед» и многое другое.



Виджет Архива Смены