Михаил Калашников, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, доктор технических наук

Моя родина – степное алтайское село Курья раскинулось вдоль реки Локтевки, в шестидесяти километрах от железнодорожной линии Барнаул – Семипалатинск, и нет ничего удивительного, что «живой» паровоз я впервые увидел только в 1936 году, когда мне исполнилось семнадцать лет. Мои родители, доверившись рассказам о богатой жизни на Алтае, решили перебраться сюда с Северного Кавказа. Тогда покидали родные места в основном малоземельные крестьяне из европейской части царской России, которых не могли прокормить скудные наделы. С тех пор мои родители навсегда связали свою жизнь с алтайской землей.

В нашей семье росло шесть братьев и две сестры. Жили небогато. Мать была неграмотной, да и отец окончил всего два класса церковноприходской школы. Постоянные заботы по хозяйству не позволяли отцу много читать, зато у детей он воспитывал любовь к чтению еще до поступления в школу. Неплохая домашняя подготовка позволила мне перейти из первого класса во второй через несколько недель после начала учебы в школе.

Учиться было интересно, и я поныне благодарен нашим учителям за их старание и терпение, с которыми они воспитывали у нас любовь к труду, уважение к старшим, бережное отношение к народному добру.

С детских лет я постоянно мастерил всякие поделки из дерева: домики, тележки, сани, ветряные мельницы, а когда подрос, меня влекло все, что сделано из железа. Особый интерес я проявлял ко всяким «стрелялкам»: ружьям, винтовкам, хотелось знать, как в них все устроено. Несмотря на мое пристрастие к технике, многие сверстники считали, что я должен стать поэтом.

Стихи я начал писать еще в четвертом классе. Блокнот и карандаш были моими постоянными спутниками днем и ночью. Иногда, проснувшись, старался в темноте записывать приснившиеся рифмы, которые порой и днем не мог расшифровать. Вот из-за этой любви к стихам не все знали, что все-таки главным моим увлечением было «железо». Умышленно не употребляю слово «техника», потому что это было бы очень громко. О какой технике могла идти речь в те годы в отдаленном от промышленных центров селе, где даже простой велосипед был еще редкостью.

Тяга к настоящей технике и решила мою дальнейшую судьбу.

Старший брат моего школьного друга Сергея работал машинистом паровоза на железнодорожной станции Матай в Казахстане. Он обещал устроить нас после окончания десятилетки на работу в депо.

В декабре 1936 года мы с Сергеем приехали в Матай и тут же пошли устраиваться на работу. Неожиданно меня подвел почерк, он понравился заместителю начальника политотдела отделения дороги по комсомолу, который уговорил поработать временно у них техническим секретарем.

Когда пришла пора служить, я просил зачислить меня в войска, связанные с техникой. Мою просьбу удовлетворили и направили в танковую школу, готовившую экипажи боевых машин.

В армии все складывалось вроде бы наилучшим образом. В группе механиков-водителей, куда я был зачислен, теоретические занятия сочетались с практическим вождением и стрельбой из всех видов оружия, находящегося в распоряжении экипажа, словом, были все условия, чтобы стать классным специалистом. Но вот беда, еще толком не освоив армейскую службу, я иногда вступал в пререкания со старшиной роты и в «награду» чаще других получал внеочередные наряды, которые казались мне несправедливыми.

Не знаю, чем бы кончилось единоборство наших характеров, если бы не выручил случай. Однажды мыл я полы в казарме – это тоже был наряд вне очереди – и по ходу дела заглянул в красный уголок, где заседала редколлегия боевого листка.

– А, Калашников, как раз о тебе речь. Старшина поручил «продернуть» тебя в очередном номере. Хорошую карикатуру нарисовали, а вот подпись никак не получается. Может, поможешь? – спрашивает, улыбаясь, редактор.

Беру лист бумаги, карандаш, отхожу к окну, и через пять минут готово хлесткое четверостишие. Ребятам понравилось, просят сочинить подписи и под другие рисунки. Выполнил и эту просьбу.

Вечером после занятий курсанты толпились около газеты, и старшина под громкий хохот читал одно четверостишие за другим. Когда в конце чтения он спросил, кто их сочинил и ему назвали мою фамилию, он не поверил. Но с этого дня я стал постоянным членом редколлегии боевого листка.

Вскоре армейская газета напечатала два моих стихотворения, и меня пригласили для участия в совещании молодых писателей и поэтов округа.

Но больше всего полюбил я армейскую службу за то, что можно было изучать боевую технику, пробовать силы в изобретательстве. В то время на вооружение экипажей был принят пистолет Токарева (ТТ), но стрелять из него через отверстия в башне танка было невозможно. Я предложил специальное приспособление, устраняющее этот недостаток, а чтобы увеличить продолжительность стрельбы, изготовил магазин с большой емкостью патронов.

С помощью товарищей я также разработал инерционный счетчик выстрелов из танковой пушки, о котором высоко отзывались специалисты.

Постепенно у нас образовался кружок курсантов-рационализаторов. Нам не хватало опыта и технического образования, но, помогая и как бы дополняя друг друга, мы решали различные вопросы по усовершенствованию боевой техники.

Как-то раз, просматривая обращение Военного совета округа к армейским изобретателям и рационализаторам, я обратил внимание на пункт, где говорилось, что необходимо создать прибор для контроля работы танкового двигателя с нагрузкой и без нее. Такой прибор должен был не только учитывать расход горючего, но и определять ресурс мотора и ходовой части машины. Постепенно стали вырисовываться контуры будущего счетчика моторесурса, а вскоре он был изготовлен и испытан. Новым прибором заинтересовался командующий Киевским особым Военным округом генерал армии Г. К. Жуков.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.