Да, было именно так. Но не унывали новоселы. Поставили палатки на берегу речушки Желкуар. Палатки были большие, на 32 человека. Обогревались «буржуйкой». Рядом сидишь – тепло, чуть ли не изнемогаешь от жары, а отойди куда-нибудь в угол – сразу «колотун» затрясет. В одной из палаток выкроили закуток для моего «салона», и стал я заниматься своим сапожным делом: ставил набойки, подметки, каблуки... Обувь, как говорится, «огнем горела», и без починки пришлось бы туговато. А я радовался: как же, при деле, всем нужен, никто косо смотреть не будет. Но, признаться, прицел у меня был дальний. Завидовал ребятам. Весна в конце концов взяла свое, и началась распашка земли. Буквально за палаточным городком брала свое начало первая борозда, которую провел по неоглядной степи на несколько километров вдаль тракторист Анисим Сироткин. Я иногда отрывался от своей работы, подходил к черному полю и с наслаждением вдыхал воздух: в нем были и дикий привкус степных трав, и тепло майского солнца, и пар, идущий от свежей земли, и острый запах солярки.

А вечером парни, вернувшись с пахоты, в спецовках, перепачканных автолом и машинным маслом, припорошенные первой пылью, вели нескончаемые разговоры о вспашке и плугах, запчастях и горючем. Я видел, чувствовал, что именно у них, моих ровесников, усталых и измученных нелегкой работой, настоящая, интересная, неведомая и недоступная мне жизнь. Чего скрывать: завидовал. Именно они первопроходцы, пахари целины. А я вроде бы и рядом с настоящим делом, а все-таки в стороне от него.

Осмелился, пошел к директору. Совхоз одновременно с распашкой земли начинал ставить первые дома будущего поселка. Вот я и попросился в разнорабочие, зная, что в строительной бригаде люди нужны позарез. Обещал, что починкой обуви буду заниматься в свободное время по-прежнему, никому не откажу.

Кузьма Митрофанович Селиванов – добрая и чуткая душа! – вначале не соглашался. Он мне свои доводы, я ему – свои. Мои «козыри» оказались сильнее. Стал я подсобником. Наравне со всеми, взяв тяжелый лом, день-деньской долбил бутовый камень для фундаментов. И был счастлив, что выдерживаю напряжение, не уступаю другим.

А наши трактористы сделали великое дело: распахали восемнадцать тысяч гектаров веками спрессованной земли, на новых полях провели сев, вырастили и убрали урожай. Первый хлеб... Какой это был праздник! Мне ведь навсегда врезалось в память, что дед мой погиб, потому что не было хлеба, отец мой погиб, потому что ему тоже не хватило, может быть, одного ломтика хлеба... Видимо, мысли эти и были моим внутренним двигателем, направляли мои поступки. Хотелось быть поближе к земле, к хлеборобскому делу. И когда освободилось место весовщика на зернотоку и мой «опекун» Иван Сторожук предложил мне эту работу, я согласился с великой радостью.

Леонид Ильич Брежнев писал в «Целине» о «планировании человеческого счастья». Так вот, еще весной, во время разлива Желкуара, всполошился наш «мужской монастырь»: услышали мы вдруг девичьи голоса на другом берегу. Сперва, правда, подумали, что показалось. Но не могли же ослышаться все сразу! Устремились к реке. Точно, группа девчат со всеми пожитками. Кличут нас. А еще до этого приставали ребята к Селиванову и Сторожуку, чтобы девчат выписали. А те отшучивались: ждите, мол, скоро посылки с невестами прибудут наложенным платежом. Хлопцы наперебой заторопились к лодкам. И я туда же – разве отстанешь? Кое-кого сумел обогнать, вскочил в лодку – и вперед. Причалил к другому берегу, смотрю во все глаза: красавицы – да и только. А одна хохотушка смело так говорит: «Не меня ли высматриваешь?» – и смеется.

– Тебя, – в тон ей отвечаю. – Садись. Откуда будешь?

– Из Дагестана, – отвечает. – Строить дома приехала. А зовут меня Аней. Анна Коновалова.

Совсем уже осмелев, спрашиваю, вроде бы шутя: «Жених-то есть?»

– Будет!

Так и познакомились. Сразу скажу, что та шутка правдой оказалась. Именно Аня Коновалова и стала вскоре моей женой и доброй помощницей. Теперь уже четверо детей у нас. Сейчас почти все взрослые, самостоятельные, со своими дорогами в жизни.

...И снова пришла весна в ковыльную нашу степь. Много новых забот принесла она нам: надо было и с севом поторапливаться и распашку земель продолжать. Техника есть, а механизаторов недостаточно. Решено было некоторых прицепщиков посадить за рычаги тракторов, чтобы хоть как-то выйти из положения.

Все, решил я, пробил мой час. Упускать этот шанс нельзя. Надо сказать, что примерно в то же время попалась мне на глаза небольшая книжечка, брошюрка даже, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. В ней рассказывалось о механизаторе из Оренбуржья Нектове. Был он на фронте. В одном из боев получил тяжелое ранение, и в результате одну ногу ему ампутировали выше колена, другую – ниже. Однако меня особенно потрясло то, что Нектов сумел встать в трудовой строй: работал на тракторе, убирал хлеб на комбайне, а тогда еще были прицепные, управляться с ними было не очень-то легко.

«Как же так?! – думал я. – Нектов может, а я нет? Молодой, здоровый, сильный – неужели не сумею?»

В общем, это подтолкнуло меня, решение созрело окончательно. Уговорил я Кузьму Митрофановича Селиванова. Дозволил он мне пойти в прицепщики. Определили меня к Анисиму Сироткину – молчаливому увальню, отличному механизатору, душевному человеку. Тот быстро ввел меня в курс дела, и мы хорошо сработались. Хотя и уставали основательно, но на полевой стан возвращались довольные работой и друг другом. «Раскусив» мой замысел, Анисим стал приобщать меня к трактору, учил и в двигателе разбираться, и пахоту вести, и машиной управлять. Только выжимать ногами педали я все не решался. Но постепенно и этот рубеж взял. Как-то отправился Сироткин на полевой стан наряды закрывать. Сейчас мне кажется, что сделал он это не случайно, а с тайным умыслом. Посидел я немного и решил: чего простаивать, время-то идет. Попробую-ка сам пахать, без Анисима. Не справлюсь, так свидетеля моего позора не будет рядом. Пересел на место тракториста и почувствовал, как поджилки затряслись. Подбадриваю сам себя, успокаиваю. Немного добавил оборотов двигателю. Трактор натужно дрогнул, затрясся всем корпусом, тогда я еще увеличил обороты, и ДТ-54 медленно пошел вперед. И тут только я почувствовал, что пот заливает все лицо. Перевел дыхание, понемножку успокоился. Да какой там – успокоился! Радость волнами в сердце ходит, грудь распирает. Это же надо! Я, я сам пашу, сам веду трактор, и он мне подчиняется как миленький! Значит, могу, значит, все можно осилить. Так я и пахал до самого вечера, боясь трактор остановить, расстаться со своей радостью.

Когда выключил мотор у края поля, подошел Анисим Сироткин и как ни в чем не бывало сказал: «Ну вот и хорошо. Ты теперь в день будешь работать, а я в ночь. Я уже договорился». И рассмеялся: «Ну и чумазый же ты!»

Вылез я из кабины, спрыгнул на вспаханную землю, а ноги неожиданно подкосились, и я свалился, словно куль, у самых гусениц, уткнувшись лицом в теплую мякоть земли. Я чувствовал себя безмерно счастливым – был хлеборобом.

И вдруг новый крутой поворот в моей судьбе. Из-за тяжелой болезни вынужден был оставить должность директора и уехать с целины Селиванов. Как много, оказывается, может зависеть от одного человека! Пришел на его место другой – и отношение ко мне изменилось. Может быть, и добрые побуждения были у нового руководителя – оберечь меня от тяжелой работы, подыскать более легкое дело, но меня это здорово обидело. Ведь никаких скидок себе я не делал и ни у кого их не просил, на особые условия не рассчитывал. Разве работал хуже других, не справлялся с обязанностями? Но меня и слушать не стали: нельзя, не можем доверить технику, мол, время Маресьевых прошло. В общем, отлучили меня от техники.

И уехали мы с женой в колхоз «Победа» Целинского района, Ростовской области, к родственникам Аннушки. Устроились неплохо. Там мне без разговоров дали трактор. Но разлука с целинной степью переживалась тяжело и болезненно. Признаюсь откровенно, я даже и подумать не мог, что оно так получится. Хоть и хороши места под Егорлыком, куда как лучше Притоболья, земля добротна и ухоженна, щедра и цветуща, а вот, поди ж ты, сердце принадлежало казахстанской степи – с ее белопенными ковылями, алыми тюльпанами по весне, с огромным, поистине космическим размахом пшеничных полей. Перед глазами все чаще вставала целинная степь – то заснеженная, метельная, буйная, то спокойная, умиротворенная в хлебной бескрайней позолоте. И эта земля звала, томила сердце, будила в душе столько добрых и неповторимых воспоминаний. Ведь именно в казахстанских далях я почувствовал себя таким же человеком, как все.

Жена сказала мне: «Что ты изводишься? Езжай обратно, определяйся».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.