Высоко в горах лежит Улаган. С севера из Чолушманской долины крутым зигзагом всползает к нему тропа. На юг, сквозь тайгу и топи, где лошади проваливаются по брюхо и ломают ноги в болотных «оконцах», на расстоянии полутора дней пути лежит Чибит. Горы, снега «белков», тайга, холодными прозрачными озерами глядящаяся в небо, толстый вековой слой хвои, пушистым рыжим ковром расстилающийся под ногами, - здесь тишина встает прозрачной и глухой стеной, отделяя тайгу от мира шумов, движений и людских голосов.

На горе несколько бревенчатых домиков, где живут работники аймака. Здание аймак - исполкома с флагом на шесте, белая деревянная церковь с квадратной башенкой - ныне клуб и кооперативный склад, почта, первомайская арка, трибуна на гладкой, вытоптанной площади, круглая яма с тлеющим костром; у костра лежат и сидят приехавшие по делам в аймак. Коновязь, у которой всегда стоят оседланные кони. Внизу, в двадцати шагах, по камням шумит Кату - Ярык, бегущий в теплую долину Чолушмана.

Низкое холодное облачное небо; ветры, налетающие со всех сторон на открытую, круглую точно лысина площадь. На арке треплются обрывки хвои; дымы стелются низко по ветру; люди у костра закутываются в тулупы, подвигаются к огню и густо дымят трубками. Из окошка слышно монотонное бренчание гитары и женский подпевающий голос.

Что - то затерянное, уныло - тоскливое в этой песне, в хмуром небе, в низко опущенных гривастых лошадиных головах, в ветре, что метет пыль, сухой помет, желтую хвою и гудит в крыше аймака. Забытая гора, забытые домики, забытые люди.

Так ли?

Весь день идет дождь. Синие сумерки сползают с гор над Улаганом; синие сумерки приносят ветер и ветер разгоняет тучи. Вечер. Церковный колокол медленно бьет один раз. Звук литой тяжелой меди гулко плывет среди шуршащих брызг над домиками, над тайгой, над Кату - Ярыком. Колокол сзывает на киносеанс.

Три - четыре раза в месяц приходят на вьюках из Бийска картины. Тогда бывает киносеанс. Тогда съезжаются в Улаган из урочищ и аилов за пять, десять, пятнадцать и двадцать километров теленгиты вместе с женами и детьми и церковь не может вместить желающих. Тогда суетится секретарь аймака, он же завклубом, Малышев и рассеянно слушает приезжих в аймак по обычным делам. Он предлагает всем билеты в кино. Приезжие думают, смотрят на розовые и желтые билетики и осведомляются о цене. Малышев сбоку оглядывает спрашивающего, прикидывая в уме, к какой категории его отнести: рабочих или служащих. Рабочие платят 50 копеек, служащие - рубль. Но и тех и других в Улагане очень мало и Малышев решает вопрос «на - глаз». Деньги берутся вперед - так надежнее.

Накануне сеанс сорвался из - за порчи проекционного фонаря. Живущие далеко зрители уехали в ночь, кляня Малышева и жалея потраченные деньги. Зрители имели право сердиться, но Малышев не был виноват, не был виноват и доброволец - механик. Черт его знает, что мешало фонарю работать как следует. Всю ночь провозились они над фонарем и только к утру починили. Деловод Папаков и секретарь аймака Малышев в этот день не совсем исправно выполняли свои служебные обязанности - им хотелось спать. Но в 6 часов ударил колокол в клубе, сзывая на «прерванный» сеанс. В 6 часов они оба уже были на месте: Малышев передвигал к стене кооперативные кули с зерном и укладывал на них доски для сидения, а Папаков и его помощник, аймачный исполнитель Ден натягивали экран на том месте, где раньше были царские врата. Натягивать экран - мудреная штука: экран состоит из шести разноцветных кусков полотна; последний кусок даже не полотно, а просто коричневая рубашка. Ден стоит на лесенке и укрепляет свой конец о гвоздь, на котором держится украшающий церковь первомайский лозунг. Как ни старайся, а по экрану веером ползут складки. Ден тянет изо всех сил, экран трещит и между разномастных кусков появляется щель. «Хватит!» кричит сердито Папаков и голос его взлетает вверх, к темнеющему куполу. Под куполом, где висит колокол, выбиты узкие окошки и ветер врывается и раскачивает полотно.

«Ну и клуб»...

Чтоб не раздражать себя, Папаков поворачивается и идет к деревянной подставке, на которой расположена вся «киномашинерия» (как он ее называет).

Колокол бьет громко, красные огоньки в окнах хитро подмигивают сквозь дождь: после вчерашнего улаганцы не торопятся в клуб. Малышев выходит на паперть и кричит в темноту, в дождь, в ветер по - ой - ратски:

«Сейчас начинаем!»

Возле «киномашинерии», согнувшись в темноте, возится Ден; он крутит рукоятку небольшой динамо. Динамо гудит, жужжит и вдруг вспыхивает свет. Лицо Папакова, освещенное снизу, становится серьезным и значительным. Он направляет свет на экран и все дефекты экрана в свете выступают еще сильней, особенно щель посредине; она похожа на большой, нахально осклабившийся рот. Свет тухнет, динамка умолкает и Папаков, с керосиновой лампочкой в руке, идет к экрану чинить прореху.

Тем временем начинают собираться зрители. Первым приходит аймачный сторож Ваней. Он усаживается, вернее укладывается на мешки с зерном, и тут же начинает дремать. Входят два работника со скотозаготовительного пункта; приходит улаганский «наркомпрос» тов. Таштемиров, коренастый, невысокий человек в рубашке хаки, с черными толстыми усиками и румяными щеками. За ним входит женщина с ребенком на руках. На женщине длинный «чегидек»; она нерешительно жмется в дверях, но любопытство берет верх: она входит, садится в дальнем углу, укачивая ребенка, и глядит во все глаза на гудящую динамо. Еще позже появляется зав. почтовой конторой, худой сумрачный и молчаливый человек. Постепенно церковь наполняется. В темноте слышен шорох; шагов, скрип досок, сгибающихся под тяжестью садящихся.

Дверь на паперть раскрыта настежь и оттуда влетают брызги и. холодный ветер. Колокол звонит второй раз, потом третий. Малышев опять кричит в темноту: теперь он грозит запереть двери и не впускать опоздавших.

- Начинай! - раздаются нетерпеливые голоса: - Спать надо!

- Дождь... покосы сгниют, - вздыхает кто - то из заготовителей.

- Покосы гниют... скотину порезали. У кого лишняя корова - кулак, - неожиданно бурчит завпочтой и сердито дует на зябнущие руки.

- Скота мало, правда, - соглашается второй заготовитель, низенький, смуглый до черноты обрат в старой фуражке с высокой тульей. В темноте сверкают его зубы в улыбке и эта улыбка раздражает завпочтой.

- Жизнь пришла: письма только в тюрьму и из тюрьмы, - говорит он и косится в сторону Таштемиров а. Но тот не слышит; он стоит возле «киномашинерии» и с интересом наблюдает за возней Папакова и Малышева. Ден, который за даровой пропуск выполняет все необходимые работы, обежал всю площадь. Он возвращается и громко сообщает:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.