Для понимания мира идей главной книги Одоевского чрезвычайно важно одно знаменательное событие его жизни. Накануне выхода «Русских ночей» Одоевский отправился в Германию и посетил там человека, о котором так много писал в своей книге. В июле 1842 года Одоевский встретился в Берлине со знаменитым немецким философом Фридрихом Шеллингом. Разговор был долог, собеседники встречались дважды, и Одоевский тщательно записал эту беседу. Центральная фраза беседы была высказана Шеллингом неожиданно. «Чудное дело ваша Россия, – говорил он, – нельзя определить, на что она назначена и куда идет она, но она к чему-то важному назначена». Эта мысль немецкого философа совпала с центральной идеей уже написанного к тому времени эпилога «Русских ночей», где говорилось, что будущее Европы связано с развитием России. Шеллинг поддержал эту идею, и для Одоевского чрезвычайно важна была эта поддержка.

Вместе с тем встреча Одоевского с Шеллингом была прощанием со многими идеями романтической молодости, точно так же, как «Русские ночи» были расставанием с эпохой шеллингианского любомудрия. Одоевский очень хорошо видел, что учение Шеллинга теряло свое влияние: молодежь тяготела к последователям Гегеля. В немецком обществе стремительно рождались новые силы и идеи, влиявшие и на развитие русского общественного сознания. Видно было, что гегельянство неотвратимо вело к материализму. Одоевский не был сторонником Гегеля, но он понял силу этих идей. Возвращаясь после встречи с Шеллингом в Россию, он вез с собою брошюру молодого Фридриха Энгельса «Шеллинг и откровеннее – блестящий памфлет, направленный против реакционного учения позднего Шеллинга. В 1843 году сокращенный перевод брошюры, сделанный писателем В. Боткиным, появился в редактируемом Одоевским журнале «Отечественные записки».

Собрание сочинений 1844 года, первый том которого составили «Русские ночи», стало вершиной писательского пути В. Ф. Одоевского. Вокруг рождалась новая литература, и молодые литераторы 40-х годов начинали смотреть на Одоевского как на писателя пушкинской эпохи, пережившего свое время. Писательская судьба Одоевского действительно была связана с пушкинской эпохой, и об этом очень хорошо сказал в 1845 году Кюхельбекеров письме к автору «Русских ночей»: «Ты, напротив, наш: тебе и Грибоедов, и Пушкин, и я завещали все наше лучшее; ты перед потомством и отечеством представитель нашего времени, нашего бескорыстного стремления к художественной красоте и к истине безусловной. Будь счастливее нас». И Одоевский всю жизнь оставался верным идеалам пушкинской эпохи, что неизменно вызывало уважение людей самых разных поколений и взглядов. Он был признанным литературным авторитетом, а собрание сочинений 1844 года еще раз подтвердило, что Владимир Одоевский – один из лучших русских прозаиков.

Именно поэтому уход Одоевского из литературы, происшедший вскоре после появления собрания его сочинений, многими был воспринят как неожиданный и ничем не оправданный. Между тем к этому решению Одоевский пришел после многолетних размышлений над судьбой писателя в России. О 40 – 50-х годах он говорил: «Время это вовсе не литературно, а более ростбифно». В начале 60-х годов в письме композитору В. Кашпиреву Одоевский заметил: «В России еще нет ни отдельного пространства, ни отдельного времени для искусств». Конкретное дело, практические начинания становятся для Одоевского центральной задачей. И потому он упорно именовал себя не литератором, а химиком и механиком.

Столь резкий поворот в жизни писателя привел его к еще большему сближению с Белинским, многие статьи которого смогли преодолеть цензурные заслоны лишь с помощью соредактора «Отечественных записок» Одоевского, использовавшего свои связи и влияние. Назревал решительный разрыв Одоевского со славянофилами, среди которых было много его старых друзей, и прежде всего Иван Киреевский и Хомяков. «Одоевский совершенно рехнулся, с ним просто говорить нельзя, готовит исповедь своих убеждений, разумеется, против нас, и напечатает ее в сборнике Белинского», – свидетельствовал славянофил А. Н. Попов. Чрезвычайно интересна переписка Одоевского с Хомяковым, где писатель упрекал славянофилов в хронической лени и «лежебокстве» (злое словечко, сказанное об Иване Киреевском другом Одоевского Соболевским). В бумагах Одоевского сохранилась блестящая сравнительная характеристика западников и славянофилов: «Беспокойные петербургские деятели находятся в таком же отношении к квиетизму, проповедуемому славянофилами, – как положение путешественника, измученного и усталого от дороги, к положению человека, который может отдыхать сколько ему угодно – сидя в тюрьме». Интересно, что раньше те же упреки были высказаны Одоевским по поводу пессимистического письма Чаадаева, с которым писатель вступил в спор в эпилоге «Русских ночей».

В 1846 году в знаменитом «Петербургском сборнике» Некрасова появилась повесть Одоевского «Мартингал», его последнее заметное литературное выступление. В этом же году писатель становится директором Румянцевского музея (на его основе создана Государственная библиотека имени В. И. Ленина) и заместителем директора императорской Публичной библиотеки (ныне Государственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина). Так четко обозначилась граница между литературной деятельностью и службой. Одоевский много сделал для расширения и улучшения работы этих крупнейших отечественных книгохранилищ. После его смерти сюда поступили его обширный и по сей день недостаточно изученный и разобранный архив и собрание редких книг, рукописей и старинных нот.

Верный своей идее практического служения отечественной культуре, Одоевский все силы отдавал теперь работе на новом поприще. Конечно, ежедневная канцелярщина, вечная забота о средствах для музея и библиотеки были изматывающим трудом. Свои страдания благонамеренного чиновника Одоевский описал в незавершенной мистерии «Сегелиель. Дон Кихот XIX столетия. Сказка для старых детей», где глубокий ум честного чиновника теряется в лабиринте мышиных ходов канцелярской сметки и мелких обманов.

Внешняя жизнь Одоевского казалась скудной и монотонной. В ней не происходило ничего яркого, бросающегося в глаза стороннему наблюдателю. Затянутый в вицмундир чиновник аккуратно являлся на службу, исполнял свои обязанности. Столь же аккуратно отпускались Одоевскому анненские и владимирские кресты, чины и придворные звания. Он стал камергером, а затем и гофмейстером двора, действительным статским советником (от чина тайного советника писатель отказался, удивив этим сановных бюрократов). Это была обычная карьера светского человека, немногим отличавшаяся от карьеры князя Петра Вяземского, Федора Тютчева и других друзей Одоевского.

Между тем внутренняя, духовная биография Одоевского 40 – 60-х годов поразительно ярка и богата. «Русские ночи» потрясли многих читателей уникальностью познаний. Углубляясь в малоисследованные области науки и искусства, Одоевский непрерывно расширял круг своих исканий и интересов. Уроки химии у академика Гесса, опыты с электричеством, идея управляемого аэростата – все это серьезно занимало его.

Насколько далеко смотрел Одоевский, свидетельствует его незавершенный научно-фантастический роман «4338 год», где люди будущего не только освоили Луну и летают на управляемых электрических аэростатах, но и проезжают под землей и морями в электровозах, выращивают урожай при свете искусственного электрического солнца и т. д.

Мысли о будущем соединялись у Одоевского с размышлениями о настоящем, о судьбе русской науки, о распространении знаний в народной среде.

Велик вклад Одоевского в новое тогда дело популяризации науки для народа: он написал несколько учебников и издавал сборники для крестьян «Сельское чтение», вышедшие несколькими изданиями и содержавшие сведения из разных областей знания. Одоевский был одним из организаторов Общества посещения бедных, занимавшегося устройством детских приютов, школ и больниц. С работой общества связано было его увлечение педагогикой и детской литературой. Одоевскому и его соратникам удалось помочь многим сотням униженных и оскорбленных. И все же он понимал всю ограниченность своей филантропической деятельности, ибо, по его словам, «крепостная барщина лежала как чурбан между самыми благими намерениями и действительностью».

Социальная дисгармония русской жизни заставляла Одоевского задумываться о ближайшем будущем, которое угрожало России великими потрясениями. Крымская катастрофа 1855 года вызвала гнев писателя: «Ложь, многословие и взятки – вот те три пиявицы, которые сосут Россию; взятки и воровство покрываются этой ложью, а ложь многословием». Одоевский отлично разбирался в технике и знал, что избежать взрыва паровой машины можно, открыв предохранительный клапан. Такой клапан писатель стремился отыскать в разладившейся машине русского общества. Он взвесил все возможности и сделал вывод: единственным спасением от общественных потрясений для России является освобождение крестьян.

И потому в 50 – 60-е годы Владимир Одоевский становится активнейшим сторонником освобождения крестьян и других либеральных реформ, что, естественно, вызвало ярость в лагере крепостников, не ожидавших такого свободомыслия от князя Рюрикова рода. Тем не менее Одоевский принял участие в разработке проектов крестьянской и судебной реформ и не раз открыто выступал против реакционеров со статьями и блестящими памфлетами. Когда крепостное право было отменено, писатель приветствовал освобождение крестьян и с тех пор каждый год отмечал день 19 февраля как национальный праздник: «Этим днем заканчивается древняя история России и начинается новая».

В 1862 году Одоевский был назначен сенатором и переехал в Москву. Поселился он в доме князя Волконского на Смоленском бульваре, где разместил свою библиотеку и музыкальные инструменты. Вскоре здесь начались привычные литературно-музыкальные собрания, и салон Одоевского как бы обрел вторую жизнь в более радушной, душевной и не чиновной атмосфере московского гостеприимства. Одоевский по-прежнему интересовался старинной русской музыкой и иконописью, и потому в его собраниях рядом с графом Львом Толстым оказывался вдруг бородатый раскольник, знаток северных икон и древнего пения «по крюкам». Продолжались и занятия в библиотеке. Посетитель салона Одоевского свидетельствовал: «В большой библиотеке его, с редкими сочинениями, едва ли был один том без его отметки карандашом».

Однако многолетние труды не принесли Одоевскому богатства, и жизнь его была настолько скромна, что британский посол лорд Непир поразился скудости существования русского князя и воскликнул: «Не таким бы он был у нас в Лондоне!» Но Одоевский никогда не стремился к материальному благополучию. Зато бодрость и сила духа, ясность мысли были им сохранены до конца. Князь Голицын, видевший писателя в последние годы его жизни, вспоминал: «Одоевский был небольшого роста, худощавый, с очень тонкими чертами лица, чрезвычайно подвижный и веселый». Столь же подвижны, энергичны были и его статьи тех лет, и в особенности знаменитая статья «Недовольно», порицавшая пессимизм и звавшая русских деятелей к активной работе.

Статьи по педагогике, написанные им детские книжки, участие в основании Русского музыкального общества и Московской консерватории, деятельная дружба с А. Островским, А. Серовым и П. Чайковским, статьи и брошюры о музыке, заседания Общества любителей российской словесности и московского артистического кружка, слушание дел в сенате, беседы с композиторами Рихардом Вагнером и Гектором Берлиозом, изучение русских древностей в хранилищах подмосковных монастырей и сотни иных дел – вот чем были наполнены последние десятилетия жизни Владимира Федоровича Одоевского. В одном его письме к историку М. Погодину есть очень точная характеристика собственной деятельности: «Во вкусах мы сходны – ты любишь старое, и я люблю старое, только всегда обновляющееся, и следственно, нестареющее».

Одоевского часто называли русским Фаустом, и сам он, соглашаясь с этим, так объяснял свое понимание этого образа: «Говорят, что Гете в «Фаусте» изобразил страдание человека всезнающего, постигнувшего все силы природы. Но знание природы, которое, сказать мимоходом, никогда не может достигнуть крайних пределов, никогда не производит чувства страдания; грусть лишь о том, что пределы не достигнуты». И его собственная жизнь ученого и писателя – интереснейший пример вечного стремления самобытного ума к знанию. Исследования и публикации последних лет постепенно извлекают из забвения мысли и творения Владимира Одоевского, талантливого писателя и философа, выдающегося деятеля отечественной культуры.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.