«Обостренное чувство родины…»

Он вспоминает, какое огромное впечатление произвело на него в дни войны стихотворение Симонова «Жди меня». В своей книге он вновь цитирует эти бессмертные строчки стихов. Как образец классического воплощения жизни в поэзию, а поэзии – в жизнь.

Луконин и Симонов были связаны не только творческой, но и личной дружбой. Началась она еще с довоенных лет в Литинституте. О первой встрече с Симоновым он рассказывал как-то своим спутникам в дороге:

– Первый раз в Москве... с трудом нашел Литинститут... Во дворе идет игра в волейбол. Смотрю – Симонов. Узнал по портретам в журналах. Он тогда уже был известным поэтом. Подал мяч – и в сетку. Я рассмеялся... Он заметил – и со злостью в голосе: «Нечего зубы скалить... Попробуй сам по дать...» Попробовал, получилось... Раз, второй. «В спорте, видать, силен, – заключил он после матча... – А как в поэзии?» И тут же потребовал читать ему стихи...

Можно позавидовать дружбе поэтов-фронтовиков. Она не меняется долгие годы, Бескомпромиссная, немногоречивая дружба, требующая уважения и строгости как к своему творчеству, так и к творчеству товарищей. Луконин до конца был верен такой дружбе. Он никогда не кривил душой, если ему что-то не нравилось в поэзии даже у самых знаменитых и старших по возрасту коллег. В то же время он радовался любому творческому успеху товарищей по перу, как собственному. Недавно он говорил о последней книге Анатолия Софронова:

– У него давно голова белая... А стихи вдруг юностью запели, повеяло от них травами степными, дымком походного костра. Читаешь и радуешься, чувствуешь – к автору второе дыхание пришло...

Внимательно, я бы сказал, даже придирчиво следил Луконин за творческим процессом русских поэтов, поднятых силой своего таланта на гребень волны популярности в 50-е годы. Юность у многих из них прошла под громкие аплодисменты. Настала пора зрелости... Что они еще могут сказать людям? Здесь на большом поэтическом поле поэт видит и дружные всходы и сорняки. В своей книге он приводит примеры подлинно талантливых произведений Беллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко. Он утверждает, что это незаурядные и разные поэты, с ярко выраженными характерами, со своим темпераментом.

Говоря о поэзии Беллы Ахмадулиной, он пишет: «Удивительно жизненно. Есть какая-то всеобъемлющая доброта во всем этом и в отношении ко всему». «Строго, с громадным чувством выбора, не спеша работает Белла Ахмадулина. Зато это поэзия».

Об Андрее Вознесенском: «Вознесенский – истинный поэт, он ищет, он готов, вооруженный всеми возможными средствами выражения, для постижения действительности».

О Роберте Рождественском: «У него есть замечательное качество – он доходчив с первого взгляда. Можете подумать, что я осуждаю в нем это качество? Нет. Это замечательный дар для поэта – умение разговаривать так, чтобы тебя понимали, увлекать, вести за собой. Я считаю боевой работой его поэтическую публицистику, высоко ценю идейную определенность его поэзии».

О Евгении Евтушенко: «Лучшее, что он сделал, – достояние нашей поэзии, он поэт большого общественного темперамента».

Но не все принимает Луконин в поэзии упомянутых поэтов. Он, как строгий учитель, к таланту подходит с особой требовательностью, с особой пристрастностью. Он решительно выступает против поспешности, мельтешения в поэзии, против схематизма образов, отсутствия иногда глубины мышления и идейно четкой направленности. Луконин не поучает, а рассуждает, причем никому не навязывая своего мнения. Он говорит так, как чувствует поэзию его сердце.

С особой болью он пишет о таком явлении в современной поэзии, как серость и бездарность, которые нет-нет да пробивают себе тропинку на страницах наших изданий. Явление не типичное, но существующее в реальной литературной жизни.

«У многих книг, – пишет Луконин, – коэффициент полезного действия, как у паровоза Стефенсона. Очень много стало поэтов-эгоистов, которые все удовольствие от своих стихов загребают себе, ничего не оставляя читателю».

Луконин глубоко знал и понимал поэзию братских народов нашей многонациональной Родины. И как поэт и как секретарь правления Союза писателей СССР он делал все, чтобы познакомить не только русского, но и мирового читателя с богатством национальной литературы Страны Советов. В своей книге он рассказывает о развитии советской многонациональной поэзии в 70-е годы, раскрывает ее главные темы, связь поэзии братских народов и народностей с жизнью всего советского общества. В книге мы находим луконинские размышления о поэтической работе последних лет таких выдающихся поэтов нашего времени, как Мирзо Турсунзаде, Эдуардас Межелайтис, Мустай Карим, Петрусь Бровка, Максим Танк, Микола Бажан, Борис Олейник, Сильва Капутикян, Кайсын Кулиев, Давид Кугультинов. Здесь нее строки и о Расуле Гамзатове.

...Они хорошо знали друг друга. Луконин высоко ценил поэзию Расула Гамзатова. В своей книге он пишет: «Расул Гамзатов – природный поэт, он весь принадлежит поэзии, как и она ему. Поэзия полностью выражает его, и он сам ничего не скрывает от поэзии. Вот почему они так полнокровны». Среди многих поэтических дарований Гамзатова Луконин особо выделяет юмор. «Юмор Расула не хохмы, не словесная изощренность остроумцев, которыми так щедро украшена наша литературная среда, нет, это совсем другое. Это юмор с улыбкой и с мыслью о жизни. Это юмор жизнелюбивого и мудрого народа, его острое словцо всегда имеет основу народного опыта. Поэтому он такой самобытный, свой, от его юмора светлеет на душе».

Луконин не раз бывал во всех братских республиках. Творчески сотрудничал и дружил со многими писателями. Поэт умел видеть не только широкую дорогу в многонациональной литературе, но и то, что подчас тормозит движение по ней.

В этой связи его беспокоит проблема перевода поэзии с национального языка на русский. В своей книге он решительно выступает за повышение качества перевода. По его мнению, поэта может переводить только поэт. Как известно, Луконин и сам активно занимался переводом казахской, грузинской, таджикской, азербайджанской поэзии. Ратуя за творческий подход к переводу с национальных языков, он в то лее время требует того нее при переводе русской поэзии на языки народов СССР. В этой связи он пишет: «Сегодня мы – поэты разных народов – лучше знаем друг друга, научились лучше понимать национальные особенности своих братьев, характерные черты поэтического мышления всех наций и народностей братских республик. Это общий процесс сближения социалистических наций. Сама жизненная практика ставит перед искусством перевода высокие требования».

Подходят последние страницы рукописи. И снова Луконин возвращается к вопросу о месте поэзии в нашей жизни. Его взгляд устремлен в будущее, его надежда – в молодой литературной смене. Говорит с ней, как равный с равным. Он убежден, что его поймут, ему поверят.

Когда Луконина избрали первым секретарем Московской писательской организации, он со всей присущей ему страстью включился в работу. В его кабинете всегда многолюдно. Здесь обсуждаются планы творческих секций, заключаются договора содружества с рабочими коллективами промышленных предприятий Москвы.

Пришла пора отпусков. На некоторое время нам предстояло расстаться с Лукониным. Я отправлялся в Прибалтику, а он к себе на Волгу. Присели перед дорогой, задымили сигаретами. Луконин хмурил брови, злился непонятно на кого.