О скромности

С ощущением большого успеха я проснулся на следующий день. И осенняя погода показалась мне маем, и мой костюм сидел на мне как - то очень складно, и утренний чай был вкуснее, чем обычно.

Вдвоем с товарищем мы отправились гулять. Мы шли по пустынной в этот час парижской улице. Я был весь погружен в приятные воспоминания о вчерашнем вечере, как вдруг кто - то громко и отчетливо прокричал:

- Максим!...

Что такое? Кто бы это мог быть? Наверное, мне почудилось... Нет, нет, снова кто - то протяжно закричал:

- Максим!...

Мне сразу стало тепло и как - то по - особому легко: да, вот это слава! Далеко - далеко от Родины, в Париже, меня узнают и приветствуют... Было отчего загордиться! Было чем похвастаться! Подумать только: бывший вятский паренек из забытого прежде глухого городишки, который и звался - то пренебрежительно Нолинск, от слова «ноль», приехал в один из блестящих, нарядных и изысканных городов мира и пользуется здесь такой широкой известностью!... Я тайком взглянул на своего приятеля: он шел, делая вид, что не слышит приветствий в мой адрес. «Ну, что же, - подумал я, - даже и у хороших людей просыпается иногда зависть!...» Но я на него не обижался, - что поделаешь! Должен же он понять, что я туг ни при чем: слава!...

А француз на той стороне тротуара все махал мне шляпой и кричал:

- Максим!... Максим!...

Не обращать внимания на его настойчивые призывы мне, казалось, было уже неудобно. Улыбаясь и ласково кивая головой, я направился к парижанину через дорогу, оставив своего несколько растерянного товарища. На ходу я снимал правую перчатку, чтобы пожать руку новому поклоннику и поблагодарить его за добрые приветы. Я был от него уже на расстоянии пяти - шести метров, как вдруг, разделяя нас, сзади бесшумно подъехал автомобиль, дверца его открылась, и француз, приветствовавший меня, надел шляпу, нырнул в машину, и она тронулась, увозя моего «почитателя».

Я стоял, растерянно смотрел на удалявшийся автомобиль и механически читал слово «такси», написанное на задней стороне кузова.

- Такси... Такси... - повторял я, и вдруг меня осенила догадка: конечно, такси! Этот человек все время подзывал такси, а я от зазнайства решил, что он выкрикивает имя Максима, решил, что со вчерашнего дня весь Париж только и думал, что обо мне... Такси!... О, как мне стало стыдно! Мое лицо залилось краской позора...

Свидетелями моего посрамления были только два человека: товарищ, который сделал вид, что ничего не заметил, и я сам. Долго - долго я не мог простить себе этого зазнайства. Мне так ясно представилась вся глупость моего упоения славой в тот момент, когда незнакомый француз с удовольствием садится в такси, что кровь снова и снова бросалась в лицо...

Прошло уже много лет с той поры, но и сейчас мне ясно, что в тот день я был хвастуном и зазнайкой. Не понял я того, что горячий прием зрителей в кинотеатре относился не ко мне, как актеру, удачно сыгравшему свою роль, а к Максиму, хорошему человеку, показанному на экране. К нему - то и относились восторги зрителей. Ему, представителю нашего государства, нашего народа, благодарные французы выражали свою искреннюю любовь и симпатию. А я все принял на свой счет...

Каждый из нас может припомнить случаи смешного, глупого чванства и зазнайства среди людей своего круга да и случаи своего собственного хвастовства. И каждый раз повод для него можно отыскать или в неожиданной, легкой удаче, или в случайном повышении по службе, или еще в каком - нибудь непредвиденном своем успехе. Но на самом деле всякий раз в зазнайстве виноват сам человек, его несдержанность, отсутствие в нем скромности, критического отношения к самому себе и к своей деятельности. Следить за собою, проверять себя, сдерживать себя надо каждому, чтобы не превратиться в развязного гордеца, вызывающего ироническое, презрительное отношение со стороны окружающих.

Кто хочет быть похожим на барона Мюнхгаузена или на Фальстафа? Никто! Посмеяться над ними, послушать их хвастливые рассказы готовы все, но оказаться на их месте никто не хочет. А все - таки часто мы попадаем в положение этих смешных, развязных и нахальных героев.

Как бы ни задирал нос новый начальник, сидя в своем новом кабинете, какой бы новой мебелью он его ни обставил, цена ему в глазах коллектива будет определена только его работой, а не манерой держаться.

В театр, где я работал, был назначен новый главный режиссер, человек, которого мы все знали как своего товарища, как интересного художника. Работники театра радовались его приходу. Но на посту руководителя он оказался совсем чужим для нас человеком. Он сразу же отгородился от своих старых знакомых и товарищей, стал по отношению к ним в позу большого и грозного начальника. Главный режиссер решил самостоятельно, в одиночку, руководить всей художественной, творческой жизнью театра. Он возомнил, что только он один понимает хорошее и плохое в искусстве. Любой совет или предложение со стороны опытных своих товарищей режиссер отвергал только потому, что не сам до этого додумался. Любую критику своих действий или положения дел в театре воспринимал как посягательство на его главенствующее положение в коллективе, как попытку умалить его власть и развенчать его авторитет.

А театр - это искусство коллективное, общее, и только дружной работой всех его мастеров можно добиться выдающихся результатов, сделать интересные и волнующие спектакли.

И поэтому наш руководитель провалился на своем посту. За все время его деятельности нам не удалось сделать ни одного действительно хорошего спектакля. Зрители с меньшей охотой стали посещать театр, в труппе поднялось недовольство, начался разлад, и пришлось незадачливого главного режиссера убрать из театра. А виною всему было именно отсутствие у него скромности, его зазнайство.

Я все рассказываю случаи из той области, которая мне хорошо известна, но которую мало знают некоторые читатели журнала. Однако не в этом дело. Ведь чванство, зазнайство и хвастовство видны повсюду вокруг нас, да и в нас самих их немало. Как же бороться с этими недостатками?