- Пустяки, дружок. Я научился преодолевать боль. Видишь, ты просидела весь вечер и ничего не заметила.
... В следующий раз я застала у Николая Алексеевича группу военных моряков. Широкоплечие, загорелые здоровяки сгрудились у постели Островского. С жадным любопытством расспрашивал Николай Алексеевич об их учебе и жизни. Они рассказывали о подводной лодке, весь личный состав которой, вплоть до кока, награжден орденами.
Моряки ушли, стараясь ступать очень тихо. Только теперь я увидела, как сильно утомлен Николай Алексеевич. Он лежал без движения, без слов, с пересохшими губами, с потухшим, обостренным лицом.
- Пойду, - сказала я и поднялась.
- Нет, - тихо откликнулся он. - Посиди немного.
Я боялась пошевелиться. С улицы доносился шелест шин, трамвайные звонки, говор, смех. Николай Алексеевич вслушивался в эти звуки, с усилием подняв тонкие брови. На чистом юношеском лбу его легли глубокие складки, он нашел мою руку и легонько ударил меня по пальцам:
- Говори, говори, я послушаю.
Я принялась рассказывать о каких - то пустяках. По лицу Николая Алексеевича бродила улыбка. Слабая, длинная, детски худая кисть беспомощно лежала на одеяле. Как только я замолкла, Николай Алексеевич ласково, чуть слышно попросил:
- Еще расскажи!
Не испытывал ли он в этот момент один из страшных приступов боли?
Я решительно встала и хотела уйти.
- Кажется, ты играешь на пианино? - торопливо спросил Островский. - Надо бы поиграть немножко.
Ему хотелось, чтобы около него шумели человеческие голоса, звучала музыка, смех.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.