— Многое, — играя затаенную обиду, не сразу, а словно бы через силу ответил Герасимов. — Оно даст то, что именно Азеф возглавит дело и, таким образом, получит неограниченную власть над всей боевой организацией эсеров. Это — первое. Я поставлю такую слежку за боевиками, что половина из них сляжет с психическим расстройством и они сами потребуют отменить террор, как невозможный. Это — второе. Я, наконец, разорю их казну подготовкой этого акта. А ведь эсеры без денег ничего из себя не представляют — аристократы революции, господа. Это конец бомбистам. Раз и навсегда.

Столыпин положил руку на плечо Герасимова, склонился над ним и жарко выдохнул в ухо:

— Жаль, что им придет конец. Я что? Прогнали с должности после того, как в империи настала тишина, — и нет меня. А если бы начать подобное же дело против кого иного? Кто вечен на Руси?

— На Руси вечен лишь символ самодержавия, хозяин, государь.

— И я о том, — ответил Столыпин и, резко распрямившись, сказал: — Пойдемте чай пить, Ольга Борисовна заждалась.

Когда Герасимов поднялся, Столыпин взял его под руку и тесно приблизил к себе:

— Только встретив опасность лицом к лицу, государь даст мне право свободно работать в Финляндии и ужесточить до необходимой кондиции репрессалии против поляков. Эти две позиции я без вашей помощи не решу. Понятно?

После того, как в ЦК эсеров — с подачи Азефа — начались дискуссии по поводу возобновления организованного террора, когда горячие головы взяли верх над теоретиками, когда была единодушно проголосована резолюция о поручении члену ЦК Азефу («честь и совесть партии») взять на себя подготовку покушения на Столыпина, он выдвинул два условия: во-первых, члены Боевой Организации отчитываются перед ним в каждом шаге и, во-вторых, все финансы переходят в его полное распоряжение: такое гигантское дело требует безотчетного доверия. Проголосовали: восемь — за, три — против; прошло.

Встретившись с Герасимовым (приехал на конспиративную квартиру прямо с заседания ЦК, ощущая нервическую радость из-за этого, некое приближение к ницшеанскому идеалу, — всепозволенности), Азеф сразу же взял быка за рога:

— Александр Васильевич, чтобы я смог провести операцию так, как она задумывалась, отдайте кого-нибудь из генералов, иначе мне будет трудно поддерживать авторитет.

Герасимов словно бы пропустил его слова мимо ушей, только рассеянно кивнул и, подвинув бутылку «шартреза», самого любимого ликера Азефа, предложил:

— Угощайтесь, Евгений Филиппович.

— Вы не ответили, Александр Васильевич. Да или нет?

— Угощайтесь же, — настойчиво повторил Герасимов, — на здоровье...

Азеф насторожился:

— Что, в доме есть еще кто?

Герасимов покачал головою, вздохнул чему-то, досадливо повторил, не отрывая взгляда от лица Азефа:

— Угощайтесь же...

Азеф, наконец, понял: поднялся, не спросил разрешения, прошел по квартире, вернулся, налил себе «шартреза» не в бокал, а в чайный стакан, жадно высосал его, загрыз яблоком и только после этого закурил дамскую тоненькую папироску с длиннющим мундштуком желтоватого, китайского картона.

Рассказав затем Герасимову в лицах о прошедшем только что заседании ЦК, Азеф много смеялся, шутил, пил стакан за стаканом, потом вдруг тяжело обвалился на хрупкую спинку ампирного диванчика и, протрезвев, тихо сказал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 24
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.