Непримиримость

Юлиан Семенов| опубликовано в номере №1452, ноябрь 1987
  • В закладки
  • Вставить в блог

Глазов, сопровождавший его, мягко улыбнулся:

— Все в порядке, Александр Васильевич, это не тревога, отнюдь; британцы сигналят срочно прислать на борт портного, чтобы подогнать английскому королю русский мундир полковника киевского драгунского полка; в Лондоне, видать, не примерил; тесен, боится выглядеть смешным...

 

Покушение на фрегате не состоялось из-за того, что высшие офицеры лично обыскивали перед построением матросов и мичманов даже; Трусевич вернулся в Петербург и, получив внеочередную награду (канитель со сбором подписей прошла до странного быстро), позвонил бывшему директору департамента полиции Алексею Александровичу Лопухину и договорился о встрече; «если согласитесь пообедать со мною, буду сердечно рад».

Поскольку оба служили в девятисотом году прокурорами Петербургского суда и знакомы были с тех еще лет, Лопухин на встречу согласился, хотя не без колебаний, ибо Трепов, обвинив его в пособничестве убийству великого князя Сергея в Москве, понудил подать в отставку, грозя — если добром не согласится — позорным увольнением. И это несмотря на то, что Алексей Александрович слыл дворянином одного из самых древних русских родов (Евдокия Лопухина была царицей всея Руси, несчастной женою Петра); потом только, начав в девятьсот шестом работать одним из председателей крупного Соединенного банка, понял, что Трепов торопился его убрать из департамента, опасаясь прихода Столыпина, с которым Лопухина связывали отношения тесного дружества еще с детских лет; вперед смотрел несостоявшийся диктатор, себе берег место премьера, хотел свою команду собрать, да переторопился, сердце надорвал, туда ему и дорога, не интригуй!

В отличие от всех своих предшественников Лопухин был уволен без сохранения оклада содержания и перевода в сенаторы — форма гражданской казни, после такого не поднимаются, повалили навзничь.

...Во время обеда много говорили о прошлом, вспоминали то блаженное время, когда трудились по судебному ведомству; понимающе, с грустью сетовали на бюрократию, которая мешает проводить в жизнь нововведения, дивились переменчивости настроений в Царском Селе, а затем уже, расположив Лопухина, умаслив его, Трусевич спросил о том, во имя чего рискнул встретиться со своим опальным предшественником:

— Алексей Александрович, давно хотел поинтересоваться: вы к работе Азефа как относитесь? Считаете его сотрудником или же провокатором?

— Чистейшей воды провокатор, — ответил Лопухин. — И наглец, доложу я вам, первостатейный наглец!

— Кто его привлек?

— Рачковский. Кто же еще гниль будет собирать?! Ах, не хочу даже об этой мрази вспоминать... Бррр, затхлым несет, «Бесами»...

— Но вы согласны с тем, что такие, как Азеф, не столько борются с революцией, сколько ее провоцируют?

— Совершенно согласен, Максимилиан Иванович!

— Вы по-прежнему считаете его работу опасной для империи?

— В высшей степени, — убежденно ответил Лопухин. — Если положить на две чаши, что он — в мою бытность — делал для охраны порядка и какую прибыль извлекли для себя эсеры, то стрелки весов покажут выигрыш для бомбистов, а не для власти...

Больше Трусевичу ничего и не нужно было. Поняв то, что требовалось понять, он задумался над следующим этапом плана: как свести Лопухина с разоблачителем шпионов, редактором журнала «Былое» Владимиром Львовичем Бурцевым; тот от герасимовского террора уехал в Париж; что ж, надобно помочь Лопухину отправиться за границу; дело техники, поможем.

Пусть бывший директор полиции и парижский борец с провокацией побеседуют с глазу на глаз. Лопухин молчать не станет; отмывайтесь, полковник Герасимов, пишите объяснения о том, что помогали двойнику, посмотрим, с чем вы останетесь; всю агентуру себе заберу, все будет как раньше, ишь, кого захотел обыграть!

Очередное представление Герасимова на генерала, подписанное во всех семи инстанциях, Трусевичем было задержано: «по техническим причинам, надобно подправить мелочи»; всех, кто обеспечивал визит английского короля, отметили наградами, кроме Герасимова. Ведь не дело важно, а времечко; пропустил — не догонишь; будьте здоровы, Александр Васильевич!

 

———

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Пробуксовка

Молодёжь и перестройка

Тяжело в учении…

Девять парней одного призыва. Глава седьмая

«Дерзайте, икары!»

Как дела, изобретатель?