— Все. Конец.
В час ночи в дверь позвонили; Азеф, лихорадочно просматривавший корреспонденцию, сваленную в шкафу (боялся, что остались письма Ратаева, Рачковского или Герасимова), схватил револьвер и, быстро сбросив ботинки, крадучись ринулся в прихожую:
— Кто?
— Я, — ответил Савинков так же тихо.
— Что тебе? — Дверь Азеф не открывал, чувствуя, как молотило сердце, стесняя дыхание. — Ты дал мне срок до утра.
— Открой дверь, Иван. Я пришел не за этим. Уговор остается в силе.
Азеф вернулся в комнату, махнул жене рукой, чтоб отошла от шторы — наблюдала за «Гришей», не отлучится ли куда, холодно ж, не может всю ночь стоять, замерзнет, — и, проводив ее взглядом, сбросил цепочку.
Савинков был в черном пальто и каком-то театральном цилиндре — постоянно хотел казаться выше ростом; болезненно относился к тому, что родился коротышкой.
Азефу показалось, что Савинков надел этот цилиндр не зря, средневековые палачи одевались так же и обязательно во все черное.
— Разденешься? — спросил Азеф. — Раздевайся. — Он чуть поднял револьвер, словно бы ударив по полям цилиндра. — Пойдем.
Савинков отрицательно покачал головой, цилиндр, тем не менее, снял, прошел в комнату, присел на краешек белого диванчика, обитого цветастым шелком, и сказал:
— Во-первых, убери револьвер. Ты же знаешь — я умею держать слово. У тебя еще есть время, чтобы решить проблему самому.
— Что ты имеешь в виду, Боря? Савинков не смог скрыть брезгливости:
— Мне очень неприятно, когда ты меня так называешь. Изволь обращаться ко мне конспиративным именем.
— Хорошо, хорошо, не сердись... Что ты имеешь в виду, Павел Иванович?
— Я имею в виду то, о чем ты прекрасно догадываешься сам.
— Если бы мне сказали, что ты провокатор, я бы сумел тебя защитить, Бо... Павел Иванович.
— Я защищал тебя сколько мог. И Чернов. И Зензинов. Мы все защищали тебя, Иван... Николаевич... Ты был для меня богом... И никогда не держал при себе оружия. — Савинков усмехнулся, взглянув на револьвер, что лежал на столе, возле руки Азефа. — Поэтому я и принес тебе... — Он достал из кармана пальто американский «смит-и-вессон». — Очень хороший калибр, одно мгновенье — и настает спасительное успокоение...
— Боря... Павел... Иванович... Неужели можно так легко все перечеркнуть? Дайте мне срок три месяца, и я убью царя. Верьте же мне!
Савинков отрицательно покачал головой:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Именем детства, во имя детства