Когда о человеке говорят «хорошо сохранился», значит, он выглядит молодо, моложе своих лет. Сказать так о стране - значит заметить, как бережно сохранила она старые добрые традиции в обычаях, нравах, архитектуре. Голландию снисходительно считают «провинцией» Европы, потому что Голландия - маленькая страна, которая «хорошо сохранилась». Внешне она выглядит для всех очень определенно: море, с которым давно и упорно борются голландцы за каждую пядь земли, и самый большой в мире морской порт Роттердам; каналы, дамбы и медленный скрип крыльев деревянных ветряных мельниц, уже почти непригодных в хозяйстве; черно - белые, неподвижные, как памятники, коровы на ярко - зеленых влажных, словно только что из - под дождя, лугах и автомобили, велосипеды, мотоциклы - все мыслимые виды транспорта, на которых способен мчаться человек вдоль этих лугов из города в город; прославленные тюльпаны на полях и менее знаменитые цветы в окнах домов; яркие, сочные, чистые краски улиц и строгая четкость головокружительно переплетающихся труб серебристых строений заводов нефтяной компании «Шелл»; прекрасные музейные собрания Рембрандта, Гальса, Ван - Гога и симпатичные парни - конькобежцы Кейс Феркерк и Ард Схенк... Но Голландии пришлось сберечь не только то, что составляет национальную гордость голландцев, но и то, что, сопутствуя, противоречило ей и всегда неожиданно врывалось в их тихую, добропорядочную, обеспеченную жизнь, когда кто - то вдруг спохватывался, как невозможно ровно и самодовольно идет она своим неторопливым чередом в невысоких домах с большими окнами. И вот уже заслуженная, как хорошая пенсия, эта самая жизнь его соотечественников рождала в его душе бунт. В разные века этот бунт выражался по - разному, но всегда четко, «в чистом виде». «Ибо: не будь Рембрандта, путешественник вынес бы окончательное впечатление, что славное и хорошее дело - маленькое счастье малой нации. Такая красивая, ровная, привлекательная и разумная страна; и поведение хорошее, и жизнь благопристойная. Там нет гор, но там зияет бездна печали, сияния и ужасающей красоты. Это Рембрандт. А в остальном - такая довольная и практичная страна!» Так написал о Голландии Карел Чапек в 1931 году. И слова его соответствуют действительности любой эпохи этой страны. Только нет и не было больше эпохи, которая смогла бы дать Голландии и миру еще одного такого великого бунтаря, как Рембрандт.... Чем больше проходит времени с тех августовских дней, когда я вместе со студенческой группой была в Голландии, тем чаще вспоминаю эту страну. Ее люди - те, кто был с нами, кто встречался с нами в пути, разрушали все мои «доголландские» представления о жителях Нидерландов. Ожидая встретить неторопливых и рассудительных «датчмэ - нов», солидных в своем безразличии ко всему, что не касается их пятачков земли, которые дорого обошлись каждому, кто ими владеет, я уже заранее понимала и оправдывала эту солидность и это безразличие. Но нас встретили молодые представители NBBS (Нидерландского бюро по международным студенческим связям), и наш будущий гид Тони - Антуан ван Ахтмаел - пламенно произнес по - русски краткую речь о том, что Голландия «хочет добропожаловать» нас «в гости». Все пятнадцать дней Тони был для нас наиболее досягаемым для понимания и общения представителем голландского народа. Двадцатидвухлетний студент - экономист из Роттердама, худощавый, близорукий, он стремительно бежал всегда впереди группы с картой очередного города в вытянутой левой руке и с неизменной папкой - в правой. По дороге нам попадались его добрейшие бабушка и дедушка; он приветствовал приятелей, не успевая остановиться и поговорить с ними. Тони ошеломлял нас своим прямо - таки «грузинским» темпераментом, быстрой реакцией на любое событие, на каждый вопрос и... самозабвенной любовью к танцам. Энергичный, любознательный, он обо всем хотел составить свое мнение: казалось, Тони был весь в поиске истин, которые так часто прячут за разными словами. И в то же время он оставался деловым «сыном капитализма». Его отец - богатый человек, но он выдает Тони «стипендию», которой хватает в основном на оплату комнаты, еду, - очень скромная сумма денег, эта месячная «папина стипендия». Как - то вечером после ужина в старом ресторане Делфта «Принсенкелдер» у нас выкроилось свободное время. Несколько человек остались во дворе ресторана, где на чахлой зеленой траве стояли плетеные стулья и столики на тонких ножках, а вокруг были глухие и высокие древние стены кирпичной кладки. Темнело постепенно, и Тони мог не только сам внимательно просмотреть, он и нам показал газеты, которые у него были с собой и заметно интересовали его. Там оказались сплошные колонки цифр. Они шли через всю страницу. До этого вечера мы как - то услышали от Тони: «Да, я капиталист!» Он тогда так посмотрел на нас, словно думал поразить своим сообщением. Но мы улыбнулись. Тони - подписчик нашей газеты «Правда», Тони, которой был на несколько лет моложе многих из нас и задавал спринтерский ритм всем нашим пешим переходам, - этот Тони не был похож на «капиталиста», каким мы его» обычно представляем. Но все - таки, в общем - то понятный нам, он казался таким далеким, будто с другой планеты, когда в тот вечер, после вкусного ужина, Тони сосредоточенно изучал колонки цифр, скорее всего позабыв о нас, сидящих рядом, что случалось с ним очень редко. И мы спросили, над чем он задумался.

- У меня есть немного акций, - ответил непривычно серьезный Тони. - Каждый день я смотрю в газете, сколько они стоят. Сейчас они дешевле, чем я их покупал. Война во Вьетнаме, и, знаете, у нас профсоюзы требуют, чтобы рабочим больше платили... - Тони виновато улыбнулся.

- А разве это не справедливое требование?

- Да, конечно, - согласился Тони, - это верно. Но я думаю, что компания, акции которой у меня есть, очень перспективная. Акции будут стоить дороже. Акции, акции, акции...

- Тони, а как ты истратишь те гульдены, которые тебе заплатят за то, что ты наш гид?

- Куплю акции, - искренне отвечает Тони. Еще в гимназии Тони начал факультативно изучать русский язык. С одной из студенческих групп приезжал в Москву; сам вызвался быть гидом в нашей группе. Это он делает не из - за особых чувств к нашей стране: Тони нужна практика по русскому языку.

- Я думаю, мы будем иметь хорошую торговлю с Россией, - говорит Тони. - Это перспективно - учить русский язык экономисту. Тони - один из тех юных деловых голландцев, которые не участвуют в забастовках и демонстрациях, но присматриваются к ним. Что они ищут? Истину в жизни или истинную цену тем цифрам, которые меняются на газетных столбцах после очередной демонстрации? И все - таки, когда мы уезжали из Голландии, мы искренне пожалели Тони, который остается «при капитализме»... Во всех встречах с голландцами мы чувствовали искренний и доброжелательный интерес к нашей стране; «датчмэны» гостеприимны, любят повеселиться и торжественно, как дети, слушают наши русские песни. Можно вспоминать и вспоминать встречи, споры, города. Но была одна встреча, которая не просто осталась в памяти, а стала как бы тоненькой ниточкой надежды на продолжение путешествия по Голландии, но теперь уже не выезжая из нашей страны. Может быть, мы держали в руках конец этой «ниточки» в Делфте в тот темный теплый вечер, когда мы, вдоволь набродившись по древнему городу, переполненные ощущением торжественной тишины в каждом закоулке его, собрались у временных деревянных трибун на парад военной музыки. Раз в году Голландия устраивает этот, наверно, самый оригинальный в мире парад военных оркестров, - около Новой церкви, где похоронены голландские короли. Каждый вечер в течение недели трибуны заполняют местные жители и туристы. Билеты очень дорогие, но руководители NBBS решили доставить нам удовольствие, а заодно с нами и сами - впервые в своей жизни - увидели как бы сошедших со старинных картин воинов - голландцев. Они проходили мимо трибун в формах соответствующих годов и эпох. Шли барабанщики с ягуаровыми шкурами через плечо, гвардейцы в меховых шапках, морская пехота с факелами в руках. Звучали старинные песни, и капиталистические старушки, которые оказались рядом с нами и уютно устроились, захватив с собой подушки и пледы, которыми закутывали ноги, слабыми голосами, разрумянившись, подпевали солдатам. Армия 1830 - х годов бегом вывозила пушки. Зажигали фитиль, и пушки стреляли громко и дымно. Проезжала вызвавшая оживление и улыбки армия на велосипедах - начало нашего века. Солдаты ухитрялись держать строй, выполняли разные команды, не переставая играть марши. Даже барабанщик с тяжелым барабаном не нарушал строя. Современные войска тоже были представлены в шуточном виде: они выстроились перед командиром, который в сплошной тишине на расстоянии, молча (телепатия!), не пошевельнувшись, отдавал команды: лечь, встать, взять автомат наизготовку. Команды четко выполнялись. Потом пели гимн - войска и зрители. Зрители были в восторге. Но время от времени в этот четко отрепетированный спектакль врывался какой - то посторонний шум. В темноте трибун трудно было понять, кто виновник этого шума, и только несколько белых листков с загадочными для нас голландскими словами остались в наших руках. Они летели, как белые голуби, парили над трибунами и опускались на зрителей. «Что же такое военная музыка? Это пестрые цветочки военного милитаризма. И военная музыка - часть его, это совершенно ясно!!! Кажется, есть любители такой музыки - ведь она прежде всего хватает за душу. А что может быть противнее группы пыжащихся трубачей на велосипедах??? Это не что иное, как слюнявая романтизация военного ремесла!!! В данном случае такая романтизация абсолютно ни к чему. Разве мало было двух мировых войн для того, чтобы нас, «цивилизованных европейцев», привести к такому выводу??? Какой из здравомыслящих людей способен дальше спокойно смотреть на это??? Итак, по домам!!! Шагом марш!!! Левой - правой!»

Полный текст этой листовки перевели уже в Москве. Подписана она «инициативной антивоенной группой действия, почтовый ящик 1626, Роттердам». Писали листовку «прово». О «прово» - организаторах и участниках нового массового движения, охватившего большую часть молодежи Голландии, у нас уже писали. Они дети своего времени, те самые «черти», которые «водятся в тихой заводи» благополучной жизни. Это благополучие заработано трудом, энергией старшего поколения. И вот та часть молодежи, которой досталась именно такая жизнь, выделила из своей среды «прово» - тех, кто против. Они против частных автомобилей, забивших улицы в центре города, за белые велосипеды для всех. Они популярны, потому что выступают против войны во Вьетнаме. От старшего поколения мы часто слышали, что движение «прово» не серьезно. Так, что - то вроде очередной «шалости» заевшихся деток. Но мы были на центральной площади Амстердама, где каждую субботу собираются «прово». Мы были в «их вечер». На подступах к площади поперек тротуаров топтались громоздкие кони с всадниками в полицейской форме. Люди в темно - синих мундирах с резиновыми дубинками в руках говорили нам: «Проходите, не останавливайтесь, здесь нельзя стоять». И мы шли мимо полицейских машин с гостеприимно открытыми дверцами, мимо полицейских с собаками на поводках, мимо полицейских в штатском - все скорее, скорее, дальше, - мимо площади, на которой хотели собраться «прово», но на которой никому нельзя задерживаться... А навстречу нам по всем благочинным улицам Амстердама шли с гитарами и плакатами мальчишки и девчонки, пели, торопились, что - то выкрикивали. Разве серьезно все это? Но все - таки, как яро охраняет этот строй свое благополучие, если против своих общепризнанных «босяков» и «голодранцев» выводит такие серьезные полицейские силы. А вдруг?.. Но все это тогда, в Голландии, после веселого парада военной музыки никому из нас не было известно. Мы не знали содержания листовок, не были субботним вечером на площади «прово» в Амстердаме, - мы уезжали в автобусе за двести километров от Делфта на «крайний север» Голландии, в неизвестный нам город Энкхойзен. Лампочки в автобусе горели вполнакала; по - московски далеко за полночь. Все мы устало примолкли, и поэтому казалось, были еще слышны отзвуки военных маршей и невидимые трубачи еще долго трубили в свои золотые трубы... Мы постепенно привыкали к тому, «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе...». Но привыкнуть так и не удалось. Часа в два ночи автобус остановился. Спросонья вошли мы в скрипучие деревянные двери, прошли вдоль узкого коридора и попали в круглый зал с низким сводчатым потолком. Слева был современно оборудованный бар с высокими табуретками. Справа, в кирпичных нишах, - столы и скамейки. Это был сюрприз NBBS. Надо сказать, что NBBS - организация с большим опытом, существующая с 1927 года и поддерживающая связь с многими студенческими организациями в разных странах мира. Находится она в руках студентов: председатель бюро и 13 секретарш вершат всеми делами на улице Рапенбург, 6, в Лейдене, совсем рядом со старинным университетом. Они занимают скромное помещение с крошечными комнатами и узкой крутой лестницей. Над столом председателя висит кукольный ленивец. Но работа в NBBS идет четко. Энтузиасты используют все возможные личные знакомства - в компаниях «Шелл» и «Юнилевер», в университетах и редакциях, - чтобы помочь молодым туристам приятно и с пользой для себя провести каникулы в Голландии. Итак, благодаря изобретательности NBBS мы очутились в замке. Винтовая лестница привела в очень просторную и высокую комнату. Таинственно скрипели деревянные ступени. С высокого потолка демонстративно свисала паутина. Те же голые кирпичные стены, что и внизу. Но горела электрическая лампочка, вдоль стен стояли в два ряда - одна над другой - кровати с хорошими поролоновыми мат - расами, теплыми одеялами и чистым бельем. А внизу, за тяжелой дверью с внушительным ржавым засовом, оказались кабинки с горячим душем... Конечно, мы облазили весь «Дромедарис». Мы видели зал, где есть сцена. Зал, где стоят длинные столы, - здесь студенты проводят дискуссии. На специальных щитах и вдоль стен были аккуратно развешаны рисунки молодого художника Тон ван Оса. Выполненные в реалистической манере, с тонким мастерством и большим чувством, работы Тон ван Оса были написаны в Испании, рассказывали о жизни шахтеров. А рядом посредине зала было выставлено то, что молодой Абрамсон назвал «скульптурой». Куски железа, немного похожие на вулканическую породу, не вызывали ни эмоций, ни ассоциаций. Говорят, Абрамсон только в начале пути и еще «не нашел себя». Был редкий для Голландии солнечный день. Солнечные зайчики дрожали на воде канала, мимо «Дромедариса» проплывали разноцветные лодки и баржи. По зеленой траве около замка наши ребята самозабвенно гоняли футбольный мяч. Вместе с ними, не босиком, а как - то не по - нашему, в носках, бегал за мячом незнакомый голландец, очень худой и бородатый. Один раз он здорово прошел к чужим воротам и забил гол. Это был Март Хрунтес - «директор по культуре» интернационального студенческого центра «Дромедарис». Выставки в «Дромедари - се», их организация и обсуждения, диспуты - все это служебные обязанности молодого графика Марта Хрунтеса. Субботний вечер в «Дромедарисе». Мы сидели за столом, в нише, под кирпичными сводами. На столе горела свеча, ее пламя неровно высвечивало то картину Тон ван Оса на стене, то проходило беглыми тенями по лицу Марта и его девушки. Кто - то из голландских студентов, подрабатывающих в своем клубе за стойкой бара, включил радиолу. Сюда, на огонек, тянулись молодые голландцы, все чаще звенел звонок над входом, и кто - нибудь неторопливо поднимался из - за стола или слезал с табуретки около стойки бара, чтобы открыть тяжелый дверной засов. Было немного шумно от разговоров, но шум этот не раздражал, а, наоборот, становился частью той простой и непринужденной обстановки, которую создавал этот небольшой, уютный и странный зал. И было видно, что приходят сюда встретиться, наговориться с друзьями или просто, если ни с кем не знаком, посидеть среди людей, неторопливо посасывая через пластмассовую соломинку лимонад из небольшой граненой бутылочки. Здесь было хорошо и просто говорить. Март рассказывал о «Дромедарисе» - так прозвали этот замок моряки, которым с моря он казался похожим на одногорбого верблюда - дромадера. Теперь верблюд - символ «Дромедариса». Его смешной силуэт (не верблюда - верблюжонка) Март рисует на билетах, приглашающих на открытие очередной выставки. Добродушный игрушечный верблюжонок раскачивается над стойкой бара. Словно прошумели над нами века, как в кинофильме, действие вернулось назад, и вот уже совсем не трудно представить то время, когда замок был грозной крепостью. Шестнадцатый век для Энкхойзена был счастливым. Самый богатый порт Голландии. Здесь стоит много кораблей из разных стран, а на берегу расположена контора знаменитой Восточно - Индийской компании. «Дромедарис» выстроили для воинов: высокая, прочная, кирпичная сторожевая башня должна была охранять Энкхойзен от нашествия морских пиратов - фризов. Однажды фризы прислали сюда флот из четырехсот кораблей, но жители Энкхойзена победили воинственных фризов. До сих пор на дворе «Дромедариса» хранятся вделанные в стену два якоря тех фризских кораблей и старинные пушки смотрят в сторону моря. Нападения врагов мешали деловой работе Восточно - Индийской компании. Она перевела свои конторы ближе к центру Голландии: сначала в Хоорн, потом - в Амстердам, ослабив военные силы Энкхойзена. Тогда фризы все - таки напали на этот город, захватили и разграбили его. Но еще долго суеверный народ - моряки - вспоминали, а может быть, и до сих пор помнят Энкхойзен: ведь здесь жил Фоккэ, знаменитый «летучий голландец», капитан корабля, за сорок дней проплывший путь из Голландии в Индию, путь, на который самые быстроходные парусники мира тратили четыре месяца... Долго может рассказывать Март об истории своего города, жители которого стали потом рыбаками, но теперь, когда построили дамбу и рыбы стало мало, разводят тюльпаны. Его внимание к прошлому своего народа, бережное отношение к современной культуре не было показным, рекламным, в общем, без сентиментального любования стариной и демонстраций последних достижений культуры. Это производило впечатление глубоких знаний и глубоких чувств образованного и по - настоящему культурного человека, который еще молод, не так давно окончил, по его словам, Университет графических наук в Утрехте, два года работал иллюстратором, а теперь - здесь, в «Дромедарисе». Конечно, нам было интересно узнать, как крепость превратилась в студенческий интернациональный центр. Это тоже стало уже историей, хотя еще не обросло легендами. Лет пять назад в Энкхойзен приехал студент - биолог Рейфкол из Амстердама. Крепость, после того как триста лет назад в ее закоулках за крепкими засовами сидели в заключении последние пираты - фризы, превратилась в склад и была в плохом состоянии. Но в воображении Рейфкола она предстала центром, куда приезжали бы студенты со всей Голландии, а это не так уж трудно, учитывая ее размеры, и, может быть, даже гости из соседних стран. В этом тихом месте, никому не мешая, можно было бы устраивать диспуты, показывать на вечеринках спектакли, открывать и обсуждать выставки. Рейфкол не был миллионером, но он был полон энергии и лично посетил дирекции крупнейших компаний «Шелл», «Филипс», «Юнилевер» и другие с просьбой о денежных займах. Председатели фирм, профессора, дирекции университетов и институтов вложили в это дело капитал. «Дромедарис» стал романтичной и комфортабельной гостиницей. Март нарисовал нам целую систему управления «Дромедарисом», директором которого стал недавнишний студент Амстердамского университета.... Догорела свеча. Март встал, принес новую. Все очень устали, потому что трудно говорить каждому на своем языке и вслушиваться, как наш другой гид, Герд, переводит Марту наши слова и переводит нам слова Марта. Но мы знаем, что скорее всего это наша первая и последняя встреча, а еще столько неясно, столько вопросов у Марта к нам: о том, например, как живут наши молодые художники. Март недоверчиво вслушивается в перевод Герда, который сам втянулся в наш разговор и спешит перевести, чтобы тут же задать свои вопросы или самому ответить на наши... Большие, серые, очень выразительные глаза Марта Хрунтеса все время в недоверии и тревоге, и лицо у него не просто усталое - изможденное. Видно, он много работает, но не очень счастлив, хотя все повторяет: «Я свободен, я могу рисовать все, что мне хочется». Его длинные темные волосы, неухоженная борода и грустный, без рисовки взгляд, весь несколько странный облик Марта все время напоминает что - то знакомое. Точнее, литературно - знакомое. В памяти возникли образы героев Достоевского, Гаршина, Чехова. Как давно были они у нас... И все - таки он оживился и искренне обрадовался, когда в ходе разговора вдруг возникла естественная мысль: а почему бы нам не обменяться выставками - в «Дромедарисе» показать работы молодых советских художников, а он, Март, возьмется организовать такую выставку для нашей страны. Март тут же рванулся записывать мне в блокнот фамилии молодых живописцев, графиков, скульпторов... Теперь «Дромедарис» ждет нас в гости. Ко мне, в редакцию «Смены», приходят письма - в них только пригласительные билеты работы Марта Хрунтеса с подробным описанием очередной выставки. Так я узнала, что в ноябре «Дромедарис» отмечал юбилей - свою пятидесятую выставку. «Дромедарис» пишет письма - «Дромедарис» ждет наших художников.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.