— Здравствуйте, дети,— начинает необыкновенный урок Таня Сугацкая.— Кто вспомнит, что было задано?

И сияют глаза ребят, и тянутся руки... Так изо дня в день, терпеливо, с любовью, подвижнически.

...Потом я попал на занятия юношеской математической и детской спортивной школ, организованных на общественных началах при институте. Смотрел хороший документальный фильм «Наши будни», созданный любительской студенческой студией. А к концу дня все-таки встретился с Борей Стречнем.

На спортплощадке шел матч поручному мячу между педагогическим и политехническим институтами. В команде педагогического, на правом краю, и играл комсорг. Среднего роста, чуточку худощавый блондин, он не был похож на артиста Столярова в кинофильме «Цирк». И не математиком оказался Стречень, а студентом «физвоса».

Конечно, я болел за «своих». И недаром: ребята здорово «клали» мячи. К перерыву счет стал 12:6 в нашу пользу. После каждого удачного броска какой-то веселый болельщик в ажиотаже выкрикивал: «Вот это задвижка!» А потом что-то «сломалось» в игре. За полминуты до заключительного свистка «политехники» сравняли счет. И тут под неистовый рев трибун Стречень, пройдя по краю, отпасовал мяч в центр, снова получил его и точным броском, в падении, послал в ворота. Игра была сделана.

Со стадиона шли вместе. Говорили о литературе, потом почему-то перескочили на кибернетику, в которой он явно разбирался лучше меня. Я «подсмотрел», что Стречень голубоглазый. Глаза его то задумчивые, спокойные, то вдруг такие в них запрыгают веселые искорки, что кажется, зальется сейчас серьезный комсорг мальчишеским смехом и крикнет всей улице: «А ну, кто быстрей добежит до самого моря?! Раз, два, три...» Наверное, таким же веселым и боевым, богатым физическими и духовными силами, должен быть космонавт-семь, имени которого мы пока что не знаем. И космонавт-восемь, и девять... и двадцать... Потому что из таких, как мой спутник, простых парней выковываются железные люди.

Темнело. Дерибасовская засияла огнями. День кончился. И подумалось вдруг, что, пожалуй, самое интересное, самое важное из того, что увидел и узнал я в этот наполненный впечатлениями день,— люди. Обыкновенные, но значительные, не представляющие себе жизни без того нового, что вчера мы еще называли ростками коммунистических отношений.

Это уже не ростки — густые, буйные всходы.

_________* Асфалия — греческая охранка.

— Неужели? Немого неграмотного юношу судили как связного?

— Нет... Знаете ли... в самом деле прискорбный случай. Допросы тогда велись людьми, ни перед чем не останавливающимися...

— Вы хотите сказать, что он лишился дара речи от пыток в асфалии?

— Нет. Не совсем так. Если быть объективным, и здесь и в приговоре ему принадлежала инициатива. Трагическая инициатива.

— Простите меня. Но... какую инициативу может взять на себя узник, которого пытают в асфалии?

— Видите ли... Я не случайно говорил вам о фанатизме... Раз юноша состоял в организации, даже если и не был связным, он, по-видимому, знал немало имен, явки. Возможно, нечто более важное. Кто знает? Те, кто допрашивал, делали, конечно, свое дело. Время было тяжелое... Только что кончилась жестокая гражданская война...

— Вы хотите сказать, что его жестоко пытали?

— Да. Трудно назвать это иначе. Как лишь фанатики могут... В одиночке я увидел не человека, а окровавленные лохмотья...

— А его инициатива на допросах? О какой инициативе хотели вы сказать?

— Юноша — к сожалению, я забыл его имя — сам откусил себе язык... Во время допроса. Чтобы не говорить. Своими зубами...

Подмосковный лес вдруг потемнел. Перед моими глазами поплыло мутно-красное облако. Я прикусил себе язык, чтобы не заговорить, чтобы не закричать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.