«Гигант». «Флагман». «Маяк». Сколько раз писали о нашем комбинате — и все с красивыми эпитетами. Восторгались его мощью («Один из крупнейших в Европе!», «За сутки потребляет 80 вагонов древесины!», «Выдает продукции больше чем на миллион рублей в день!»), призывали следовать его починам-инициативам. Куда реже вспоминали наш город — скудно освещенный, плохо асфальтированный, застроенный безликими пятиэтажками... В основном отделывались фразой: «При комбинате вырос город Коряжма».

За этой фразой, если вдуматься, стоит целая философия. Город — при комбинате. Человек — при машине. Винтик. Часть механизма. Отпахал смену, проголосовал «за», получил рубль — ступай домой. И всякие твои мнения-соображения никого не интересуют, оставь их при себе. Причем философия эта живуча — мы ее продолжали чувствовать и после апреля 1985 года. Вот только один пример.

Случилось это на втором году перестройки. Группа депутатов обратилась в горисполком с предложением назвать одну из улиц Коряжмы именем первого директора комбината Афанасия Семеновича Сильченко. В самом деле, славы Некрасова или Лермонтова не убавится, если где-то их именем улицу не назовут. И мощь нашей армии не пострадает, когда одной Красноармейской в стране станет меньше. А вот память об инженере-работяге надо сберечь.

В исполкоме выслушали аргументы депутатов, сказали: нужно ходатайство от коллектива комбината. Ладно. Вопрос решили вынести на профсоюзную конференцию. Но о намерениях коллектива узнал тогдашний генеральный директор комбината Александр Александрович Дыбцын. Генеральный поехал в горком партии. О чем они там говорили с первым секретарем В. А. Шитаревым (прежде секретарем парткома комбината) и председателем исполкома В. А. Мальчихиным (раньше заместителем Дыбцына) — неизвестно, только горком дал команду: «Разговора об именовании улицы не допустить!» За пять минут до собрания докладчику по этому вопросу было сказано: «Не выступать!»

Интересно, что никто на той конференции не спросил, почему «выпал» последний вопрос повестки дня. Никто из депутатов, обращавшихся в исполком, не поинтересовался судьбой идеи...

Но идет время, и люди понемногу, капля за каплей избавляются от психологии винтиков. И сегодня никого не удивляет дискуссия, развернутая в газете «Трудовая Коряжма»: быть или не быть улице имени Сильченко. Вопрос решается не келейно, кабинетно, а, как и положено в демократическом обществе, широко, гласно.

Руководителям теперь сложнее работать. Атмосфера безгласности была удобной. И вдруг «винтики» заговорили! По-моему, многие начальники были поражены, как если бы вдруг заговорил шаровой клапан или варочный котел. И первой реакцией руководителей была попытка заставить людей замолчать, вернуть все на круги своя.

Свидетельство тому — еще одна история, о которой хочу рассказать. Случилась она в марте 1988 года на производстве вискозной целлюлозы. Недовольство рабочих зрело давно. Почему при переходе на новые тарифные ставки инженеры стали получать больше, а рабочие — гораздо меньше?' Когда в кислотно-варочном цехе будет нормальная комната отдыха? Почему загазованность на производстве порой в четыре раза превышает предельно допустимую? Когда будут строить жилье? Не раз, не два и даже не три говорили об этом рабочие на собраниях. Но руководители производства только отмахивались. Между тем уверен: даже не обещай скорого решения, объясни только все по-человечески — и последующих событий просто не было бы. Рабочие принесли в профком комбината петицию, которую подписали 87 человек. В ней было тринадцать пунктов требований и ультиматум: «В случае невыполнения наших условий мы остановим производство».

Забастовка не лучший способ борьбы за свои права. Но разве вдруг возникло это заявление? Разве не говорили рабочие об одном и том же в течение полугода?

Гасить конфликт принялись теми еще методами... Поздно вечером милиционер разнес «зачинщикам» повестки из прокуратуры. Последовали вызовы к руководству комбината, города (нет, чтобы руководителям самим прийти на рабочие места, поговорить — да и раньше надо было это сделать, раньше!..). Прошло несколько бурных собраний. Сменили цеховой комитет, совет трудового коллектива. Ультиматум был снят с условием, что остальные требования администрация разрешит за два месяца.

XIX партконференция высвободила, как открывающийся шлюз, огромную энергию людей. Но многие не знают, какое применение ей найти: мало вожаков, которым люди верят. В руководителей нашего города, например, у большинства такой веры нет. А откуда ей взяться, если затеяно строительство двух новых административных зданий — горкома и горисполкома. И это при нашем-то бедственном положении с жильем, при нашей неимоверно тесной больнице, необорудованной музыкальной школе! В старом здании у отцов города просторные кабинеты. Зачем новое? Для престижа? Но в сто раз больше для престижа партии сделали бы руководители, отказавшись от хором в пользу людей. Писали об этом городская и многотиражная газеты, но стройка продолжается.

Ни разу не видел я — а город-то маленький — руководителей Коряжмы в магазинных очередях. Вот председателя профкома комбината с авоськой, как у всех, видел — у меня и отношение к нему другое... Третий секретарь горкома партии сказала мне однажды: «У меня нет времени ходить по магазинам!» А, по-моему, полезно иной раз постоять в очереди. Не в кабинете, а там разъяснять людям политику партии...

Когда в ходе отчетно-выборной кампании опросили 650 коммунистов города, кого они хотели бы видеть первым секретарем нашего горкома, в пользу нынешнего высказались... 66 человек!

...Однажды секретарь комитета комсомола комбината Виктор Рубаник пришел к секретарю парткома с ультиматумом: или мы будем строить молодежный дом, или весь комитет уходит в отставку. Разговоры о доме велись давно, но дело не двигалось — вот и не выдержал Виктор. «Не торопись, — охолонил его Валерий Дмитриевич Коряковский. — Бросаться отставками легче всего. Лучше давай думать, как завербовать себе сторонников». И постепенно они перетащили на свою сторону всех руководителей комбината, даже Дыбцына, отнесшегося поначалу к этой идее скептически. Решили строить.

Объявили набор кандидатов. Над затеей сначала смеялись: «Наше РСУ даже сарая приличного не выстроило, а вы — дом! Стоквартирный?! Хозспособом?!» Смеялись, но заявления в молодежный отряд подавали — с жильем такое отчаяние, что за соломинку схватишься... Отобрали кандидатов на собраниях. Послали на выучку в строительные бригады. Потом принялись за дом.

Виктор начинал здесь каждый свой рабочий день. Всякий знает, как на стройке туго со снабжением. А когда строишь хозспособом — втройне. Виктор и этим стал заниматься. Там попросит, здесь выклянчит, там зубами выдерет. Настоящим инженером-строителем стал. Дошло до того, что начали поговаривать: не поймешь, кто у нас зам. генерального по строительству — уж не Рубаник ли?

И выстроили дом — первый такой в Коряжме. Теперь он готов к сдаче. Ребята из молодежного отряда подружились. Им и жить вместе будет весело. В подвале дома думают оборудовать мастерские, комнаты отдыха с бильярдом и тренажерами, вечерний детский сад... Уже на «подходе» и второй молодежный дом. Не за горами строительство третьего и четвертого.

В городе уже многое (помимо молодежных домов) строится. Отведена площадь под индивидуальную застройку. Там вырастет около тысячи коттеджей. Развивается подсобное хозяйство: построены кормоцех, коровник. Будет заключен договор с кубанским совхозом — оттуда пойдут мясо, колбаса. Построен модуль по производству копченых колбас. В теплых прудах комбината собираются разводить форель и карпа. Модернизация цехов впервые включит в себя и сауны, и душевые, и комнаты психологической разгрузки.

Обо всем этом говорю в будущем времени. Пока из зримых, осязаемых перемен есть только молодежные дома да появившееся в магазинах масло. Но изменилось самое главное — сознание людей. Рабочие не хотят жить по-старому. И руководители понимают: по-старому им жить не дадут. Словом, перемены будут. Все мы хотим перемен. Но не таких, как переезд чиновников в более роскошное здание.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.