Наш завтрашний день

— Плохо Надькино дело, — говорила она шепотом. — Врач вставать не велел, а с ребенком как не встанешь? Ну, утром, вечером я за девочкой сама пригляжу, а днем-то на работе. Вот горе.

Когда мы вышли, накрапывал дождь. Мы шли мимо деревянных домов с палисадниками и скамейками у калиток. Было совсем темно, лишь у трамвайной остановки подслеповатый фонарь освещал разбегающиеся по луже дождевые круги.

Утром я вышла очень рано, чтобы все успеть. Длинные тени домов сливались с остатками рассветных осенних сумерек. Наш переулок и только что открывшаяся станция метро казались просторными и тихими.

А когда часа через два мы выходили от Шишкиной, небо было уже совсем ярким, у газетного киоска стояла очередь, а на трамвайной остановке толпился народ. Я крепко держала Олю за руку, рука была маленькая и. влажная.

Мы еле втиснулись в трамвай, кто-то крикнул: «Уступите место женщине с ребенком!» Оля сидела у меня на коленях. И эта непривычная тяжесть, теплое дыхание у моего плеча, синяя варежка, свешивающаяся на резинке из рукава, — все это наполняло меня удивительным чувством. Мне было немного стыдно — как будто я пользуюсь чем-то, на что не имею никакого права, — и в то же время непонятная гордость заставляла меня снисходительно смотреть на остальных женщин. У них, может, где-то и есть дети, но тут они просто женщины, а я «женщина с ребенком».

На Октябрьской нам пришлось прибавить шагу. Оля послушно топала за мной, стараясь не отставать. Потом я взяла ее на руки, и так мы добежали до института, где я кивнула удивленной вахтерше и, задыхаясь, взлетела на наш четвертый этаж.

Нас ждали. Таня радостно ахнула. Алик захохотал. Лилька сообщила, что принесла кастрюльку куриного бульона. Тетя Дуся всплеснула руками: «Ах, как на мать-то похожа!» Все вскочили со своих мест и окружили нас. Оля настороженно и молча рассматривала белые столы и белые халаты и готовилась зареветь, но вдруг заметила что-то и двинулась к подоконнику.

— А вот зая! — с тихим восторгом сказала она. — Вот ушки... Вот лапки...

На подоконнике в клетке сидел подготовленный к опыту кролик. Нужно сказать, мы давно забыли, что у него есть ушки и лапки. Это был объект исследования номер такой-то, породы шиншилла, самка.

Оля, сунув в клетку палец, рассматривала кролика, кролик дергал носом, а мы рассматривали Олю.

Как-то сложилось, что у нас в лаборатории ни у кого нет детей. Правда, есть сын у Тани, но он живет в Горьком, у Таниных родителей; Таня говорит, что вот-вот они с мужем получат квартиру и тогда выпишут бабушку и мальчика, ну а пока мы его ни разу не видели. У тети Дуси, нашего препаратора, тоже сын, но он скоро сам станет папой. Остальные, за исключением Пети Кузьменко, вообще не обременены собственными семьями. Что лее касается Пети, то на его недавней свадьбе Леночка, Петина жена, сказала, чтобы мы воздержались от тостов за увеличение семейства. С детьми они решили подождать: она кончает ВГИК и все время пробуется для разных фильмов, а Пете года через два защищать докторскую.

Словом, мы стояли и разглядывали Олю, пока тетя Дуся не сказала, что, наверное, мы хотим простудить ребенка: ребенок вспотел, его давно раздеть пора.

Олю посадили за свободный шишкинский стол. На стол мы выставили старые разновесы, фарфоровую ступку, пустые бутылочки из-под пенициллина и положили ворох шелестящей синтетической стружки, в которую была упакована венгерская центрифуга. Из разноцветных проводов Алик скрутил пару абстрактных скелетов — Ольга Алексеевна и их приняла с открытой душой и даже опознала в одном соседскую кошку.

Вообще она оказалась очень спокойной девочкой. Неслышно колдовала она над свалившимся на нее богатством, а потом углубилась в исследование цветного английского атласа «Эмбриология позвоночных». Лишь когда, уже после облучения, снова принесли кролика, она запищала и запрыгала. Приговаривая восторженные и ласковые слова, она гладила прижатые уши и хвост с белыми подпалинами, а кролик тянул морду с подрагивающим носом, и седые усы его шевелились.

В обеденный перерыв мы разогрели на горелке бульон и сварили купленные в буфете сосиски. Кровать сделали из двух кресел, которые вытащили у шефа из кабинета. Оля заснула быстро. Она неслышно дышала, подложив ладошку под тугую щеку, и только иногда чмокала распустившимися во сне губами.

Обедать в тот день никто не пошел. Алик дохлебал бульон из кастрюльки, остальные ограничились чаем. Мы повесили на дверях табличку «Тихо! Идет опыт!» и разговаривали шепотом.

— Пожалуй, в этой бредовой затее есть рациональное зерно, — сказал Петя Кузьменко.

— Только нужно создать ребенку все условия, — сказала Лилька. Хорошо, что вчера вечером шеф уехал в Ленинград, иначе, кроме скандала, ничего бы не получилось.

На следующий день мы явились во всеоружии: принесли одеяло, несколько килограммов яблок, куклу в ванночке и популярную книжку «Идет бычок, качается». Алик притащил радиолу и раздобыл где-то пластинку «Ладушки-ладушки».

Впрочем, очень скоро у нас наладилась нормальная жизнь, потому что дел было по горло. Мы вообще много работали последний год, в одной центральной газете появилась даже заметка о нашей лаборатории: «Молодежь на переднем крае науки». Там была фотография: Лилька вдумчиво смотрит на колбу. И было сказано, между прочим, сколько мы опубликовали печатных трудов и сколько диссертаций будет защищено в недалеком будущем.