Петр засопел. Из трубки посыпались искры. Ноги его начали подтягиваться. Вскочил. Стремительно шагая, вышел, бухнул дверью.

Анхен задышала чаще, чаще, закрыла лицо платочком. Кенигсек на цыпочках поспешил за стаканом воды. Пастор Штрумпф осторожно качал головой. Герцог фон - Круи у стола перебрасывал карты.

Пар шел от деревянных крыш, от просыхающей улицы. В лужах - синяя бездна. Звонили колокола: было воскресенье - Красная горка, кричали пирожники и сбитенщики. Шатался праздный народ, все большей частью пьяные. На облупленной городской стене, между зубцами, парни в новых рубахах размахивали шестами с мочалой, гоняли голубей. Белые птицы трепетали в синеве, играя, перевертывались, падали. Повсюду, за высокими заборами, под умытыми ночью липами и серыми ивами, качались на качелях: то девушки, развевая косами, подлетали между ветвей. то лысый старик, озоруя, качал толстую женщину, сидевшую, повизгивая, на доске.

Петр ехал шагом по улице. Глаза у него запали. лицо насупленное. Солнце жгло спину. Мишка - денщик, всю ночь прождавший его в одноколке, вскидывал головой, чтобы не задремать. Народ раздавался перед мордой коня, только редкий прохожий, узнав царя, рвал шапку, земно кланялся вслед...

От Анны Монс этой ночью Петр поехал к Меньшикову. Но только поглядел на большие занавешенные окна - оттуда слышалась музыка, пьяные крики: «Hy их к черту», - хлестнул вожжами, выкатил со двора и прямо повернул в Москву, в стрелецкую слободу. Ехали шибкой рысью, потом он погнал вскачь.

В слободе остановились у простого двора, где над воротами торчала жердь с пучком сена. Петр бросил Мишке вожжи, постучал в калитку. От нетерпенья топтался по хлюпающему навозу. Застучал кулаком. Отворила женщина. (Мишка успел разглядеть: рослая, круглолицая, в темном сарафане). Ахнула, взялась за щеки. Он, нагнувшись, шагнул на двор, хлопнул калиткой.

Мишка, стоя в одноколке, видел, как за воротами в бревенчатой избе затеплился свет высоко в двух окошечках. Потом эта женщина торопливо вышла на крыльцо, позвала: «Лука, а Лука». Стариковский голос отозвался: «Аюшки»...

- Лука, никого не пускай, - слышишь ты?

- А ну - ломиться будут?

- А ты что - не мужик?

- Ладно, я их рожном. Мишка подумал: «Все понятно».

Через небольшое время из переулка вышла трое в стрелецких колпаках, оглядели пустую улицу, залитую луной, и прямо к воротам. Мишка сказал строго:

- Проходите...

Стрельцы подошли недобро к одноколке:

- Что за человек? Зачем в такой час в слободе?

Мишка им - тихо, угрожающе: - Ребята, давайте отсюда скорей...

- А что? - злобно кинул один, пьянее других. - Чего пугаешь? Знаем мы откуда... (Другие двое ухватили его за плечи, зашептали)... Голова - то у тебя тоже на нитке держится... Погодите, погодите... (Товарищи уже оттаскивали его, не давали, чтобы он засучил рукава)... Не всех еще перевешали... Зубы у нас есть... Не торчать бы тому на коле... (Его ударили по шее, он уронил палку - уволокли в переулок...).

Свет в окошечках скоро погас. Но Петр не выходил. За воротами Лука время от времени начинал сонно постукивать в колотушку. Скоро настала такая тишина - уморившийся конь, и тот повесил голову. Мишка сквозь дрему услышал, как кричат петухи. Лунный свет похолодел. В конце улицы желтела, розовела заря. Во второй раз он проснулся от шепота, кругом одноколки стояли мальчишки, иные без штанов. Но только он открыл глаза - все разбежались, махая рукавами, мелькая черными пятками.

Петр вышел из калитки, надвинул на глаза шляпу. Густо кашлянул, взял вожжи. «Вот и с плеч долой», - пробасил, тронул рысью.

Когда выехали из Москвы на зеленое поле, - вдали острые кровли немецкой слободы, за ними лежавшие за краем земли снежные облака, - Петр сказал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.