На тысячи дней

— Что? Что? Повтори-ка. — Виктор расхохотался. — К черту проблемы, ребята. В «Урал» хочу, вот что!

Кругом за столами пили беспечно, с удовольствием, Готька же — серьезно и трудно, и официантка обратила на него внимание, сказала ему мимоходом что-то весело, не очень внятно. Готька только разобрал, что она назвала его мальчиком, и обиделся, стал следить за ней недружелюбно. Но успокоился, когда услышал, как она одному вовсе не молодому мужчине тоже сказала «мальчик».

Хмелел он впервые, и хмелеть было приятно.

— Хочу познакомиться, — объявил он вдруг и, покачиваясь, тронулся между столами. Он настиг официантку возле буфетика, откуда она доставала папиросы и спички.

— Краси-вая! — сказал он, пытаясь поймать ее быструю руку.

— Знаю. Хорошо, хорошо. Готька почему-то обиделся.

— Я знаешь кто? Сталевар. Вот... философия... Уходили они запоздно. Готька остался ее ждать.

Она вышла с подругами.

Готька напряженно глядел на нее, и она остановилась в растерянности. Потом решительно шагнула к Готьке. Глаза ее были усталые, с тяжеловатым синим туманцем.

Он сказал трезво и ласково:

— Я знаю, какая ты хорошая!

— Меня зовут Нина, — ответила она.

Он проводил ее до дому. Вместе они поднялись на третий этаж, и она показала свою дверь.

— Если хочешь, можно постоять. Хоть и устала, даженьки ноги не держат.

Они спустились на площадку ниже. Здесь был уютный, теплый полусвет.

— Ты часто провожаешь девушек?

— Не очень. Вот... первый раз.

— Понятно, — сказала она, потихоньку смеясь. — Парни подружат-подружат, а потом говорят: выходи за меня замуж. Говорят же?

— Не знаю.

— Понятно, — сказала она. Голос у нее был точно после долгих слез. — Не всегда говорят. Редко говорят. А девушки... Наверно, каждая ждет, что однажды появится такой... ну, как Иван-царевич, и позовет. Например, мой знакомый. Знаешь, как зовут? Дамир. Это по-татарски. Я звала его Димой, и он сердился. Ну, это неважно. Он все говорил: погоди, заживем здорово. А сам завербовался куда-то на Север, в леспромхоз. Я ему еще телогрейку починяла...