До Имманена был уже тут один мальчик. Где он? Товарищ - вместе с ним было веселее. Но товарища нет. С товарищем маленькая неприятность. Стоял ящик со стружками от бронзового литья. Хельфорсу надо было что-то достать за ящиком. Мальчик должен был передвинуть ящик.
- Тяжело? - крикнул Хельфорс. - Рассчитаю - станет легче!
Мальчик передвинул. Но больше он уже никогда не передвигал никаких ящиков.
- Впереди y него распухло, - шопотом передавали друг другу ученики.
На Богословском кладбище стало одной маленькой могилой больше... Могилка не за той почетной оградой, что окружает могилы лесснеровцев, павших в гражданскую войну. Но, по правде, она могла бы находиться и там. Вот первая встреча с заводом. Два года потом надо оставаться на допотопных станках.
Тем, что посильнее, токаря работы показывали, но это надо было заслужить: одному - сбегать за чаем, другому - за папиросами.
Хельфорс - не один и Хельфорс - не хуже, может быть, даже лучше других.
У мастера Груича система любимчиков. У Груича слава щедрого, не прижимистого человека. Если кто любит выпить, тот всегда за Груича головой. Груич умеет властвовать: не даром он «образованный человек» и долго жил в «деликатной Франции».
Но этот Груич может и ударить. Попробуй тогда - иди, судись. Суд мировой присудит (мастера к штрафу. Но штраф уплатит за мастера администрация, а ты зато уж больше на завод не ходок. Попробуй - покажись, «оденет мастер пиджак и выгонит». Пиджак - это для торжественности.
Мастеру Тикконену из минно-приборной, которого, по требованию рабочих, после революции уволили, нужно говорить «господин мастер», иначе он не станет разговаривать.
У Кононова специальность - громкая брань. Никитин вот до сих пор помнит, как он пошел за гвоздями и как Кононов его тогда обложил. А чтобы запомнил рабочий, нужен мат особенный, незаурядный.
А вот Кобес из минной. Кобес - человек справедливый, у Кобеса одна из лучших среди мастеров репутация. У Кобеса есть помощник Козочкин. Рабочий Смирнов что-то спросил у Козочкина. Тот, ни слова не говоря, хлещет Смирнова по физиономии. Но Кобес - «человек справедливый». Кобес зовет Козочкина: «Плати 50 копеек за оплеуху». И Кобесу кажется это вершиной гуманности и доброты.
Свенсон тоже неплох, только горяч. Чуть не сговорились - хлоп шапкой о стол и гонит вон из конторки. После революции «чем могу служить?» стал говорить. И горячка кончилась. Горячка у мастеров - она такая: где можно - горячится, где нельзя - тихим станет.
И у Свенсона расценки всегда хоть на рубль, да поменьше чем в котельной. Скажешь - удивляется. «Разве, - говорит, - там больше? Я выясню, обязательно выясню».
Мастера Ручкина из мелкотоварной вывезли на тачке за расценки в одиннадцатом году. Большевики не одобряют такие приемы: на тачке капитализм не вывезешь, и не с мастером надо бороться: надо смотреть глубже. Но стихийный гнев охватывает иногда мастерские. И в двенадцатом году департамент полиции отметил второй такой случай: на тачке позорной вывезли лесснеровцы мастера Астахова. Этого - за то, что приставал к работнице за станком.
У каждого мастера своя индивидуальность, хотя линия у них единая и единый против рабочего фронт.
Мастер - что на военной службе фельдфебель: не только ему название такое, а и на самом деле должен был быть фельдфебелем, чтоб его все боялись. Мастер на всякий случай «должен быть зверем».
Насчет мастера-зверя философски обобщил старый лесснеровский модельщик Безо. Он эстонец, из пастухов, выбивался трудно и горько. Умница, акуратный. Но я он не избежал в своей жизни штрафа. Один только раз это было, но он помнит случай до сих пор.
Вспомним и мы с ним.
Была весна. В Петербурге такие чудесные весны с белыми ночами.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.