На пустыре

Они слонялись вдоль корпусов, обживали подъезды, пугали окрестных старух. Ленька и раньше книге предпочитал «общество», а теперь и вовсе чувствовал себя на улице как рыба в воде. Ему льстило, что дружки безропотно, даже с некоторым удовольствием принимают его первенство и довольно быстро усваивают колючий, нарочито небрежный тон компании. Когда кого - нибудь из ребят звали домой, тот специально выдерживал под испытующими взорами приятелей многозначительную ироническую паузу и лишь после этого лениво отправлялся на зов. Если кто - то, дабы возвыситься в собственных глазах или в глазах приятелей, начинал задирать прохожего или науськивал на него мерзкую плешивую дворнягу, которая вечно таскалась за подростками, они все аккомпанировали ему одобрительными возгласами.

Постепенно их действия приобретали все более выраженную антиобщественную окраску. Один проступок с неумолимой логикой влек за собой другой, еще худший. Ребята словно подпали под действие закона «снежного кома» и теперь уже без вмешательства извне не могли вырваться из цепко удерживающей их трясины. Компания превратилась в самую оголтелую шпану, тем более опасную, что никто ей, в сущности, не противостоял.

Однажды на унылом, разжиженном мелким моросящим дождем пустыре они встретили того здоровяка, который месяца три назад крепко приложился к Ленькиным бокам. Сейчас он шел заплетающимися шагами, не разбирая дороги.

Как это началось? В общем - то стихийно. Присвистнул от удивления всегда жизнерадостный Женька Кравченко, остановился, вопросительно глядя на вожака, Вася Ложкин, и, сообразив, что запахло «жареным», записал, затерзал гитару «музыкант» Ваня Туркнн. И случай сделал свой решающий ход: сомкнул вокруг жертвы жаждущую потехи компанию. Пьяный отскакивал от одного подростка к другому, как футбольный мяч. Вначале он что - то мычал, пытался объяснять, но его живо повалили наземь я,

распаляясь от собственной жестокости, били куда попало.

В милицию избитый не обратился: что с ним произошло, он помнил очень смутно. Таким образом, еще одно «деяние» подростков осталось безнаказанным. А там, где царит безнаказанность, и это известно исстари, зло не исчезает...

С этих самых пор Ленька стал ловить на себе уважительные и даже боязливые взгляды соседских мальчишек. Компанию за квартал обходили девчонки и старались не замечать подростки, которых не притягивал магнит уличной жизни.

С каким - то непонятным, но радостным для себя (он уже не один такой) чувством наблюдал Ленька, как каждый из «его» ребят бахвалится перед другими своей грубостью и цинизмом, с каким одобрением реагирует на подчеркнутую низость другого. Правда, изредка это вызывало у Краюхина смутную, неосознанную тревогу, но она быстро вытеснялась успокаивающей мыслью о сплоченности, спаянности их компания, о преданности ребят друг другу - Зловещий парадокс: Ленька испытывал нечто подобное тому, что ощущает человек, шагающий в едином строю, но при этом он решительно не понимал, что строй строю - рознь. Один под звуки «Интернационала» сражается за светлые идеалы, другой под «Хорста Веселя» сжигает мирные города, убивает женщин и детей.

Когда Вадим Чистяков понял, зачем ему звонят из райкома, настроение у него испортилось. Мало того, что он вкалывает на заводе, а вечером учится, его еще хотят «загрузить» этими чертовыми подростками. «Хватит с меня досаафовских нагрузок!» - чуть не кричал он на звонившего инструктора. Но тот спокойно возражал: «Ничего не знаю, совещание у Молока - нова в семнадцать тридцать».

В свои двадцать шесть лет Вадим перешел только на третий курс университета и тихо проклинал собственную юность - шумную и бестолковую. Когда сверстники учились, он, Вадим, типичная «безотцовщина», слонялся без дела по улицам, хулиганил с привокзальной шпаной. Теперь приходилось наверстывать упущенное, хотя доставалось все куда труднее. Днем Вадим работал на кране, а после, стараясь не замечать соблазнов вечернего города, мчался на занятия. Третий год подряд он испытывал свою грешную плоть верным служением социологии. На курсе он славился целеустремленностью и удивительной работоспособностью.

В приемной Молоканова Вадим был только в шесть: задержал начальник цеха. Маленькая, обычно пустующая вешалка у стены ломилась под тяжестью пальто и дубленок. Вадим понял, что пришли посторонние - свои разделись бы внизу.

Молоканов сидел вместе со всеми за длинным столом, где обычно располагались члены бюро. Напротив него устроился плотный, выбритый до синевы брюнет в массивных очках. Были и еще какие - то люди, и Вадим узнал среди них знакомого социолога. Секретарь молча показал Вадиму на свободный стул, продолжая внимательно слушать человека в очках. Тот говорил ровным, уверенным голосом:

- Случай у вас самый банальный: новый жилой массив, обрыв устоявшихся, привычных связей. Подростки испытывают в этих условиях некий эмоциональный голод, стремятся к общению и потому тянутся друг к другу. А так как «формальная общность» - школьный класс, группа в профтехучилище - не всегда в состоянии удовлетворить индивидуума, начинается процесс стихийного объединения подростков в «неформальные общности». Последние же, как правило, весьма опасны: если их вовремя не направить по нужному руслу, они начинают тяготеть к антисоциальным поступкам.

Молоканов, машинально потирая висок, сказал с некоторым сомнением:

- Возможно, «диагноз» вы ставите верно. Но меня ведь интересует другое: как лечить «болезнь»? Для того, чтобы выяснить это, мы и собрались. И случай, быть может, не такой уж простой, как вам кажется. Ведь не о детишках несмышленых речь идет, о парнях - многие уже паспорта получили! Представляют же оня себе, что такое «хорошо», а что такое «плохо»?

- Увы, не стали еще эти представления убеждениями, не уподобились рефлексам. В этом - то и суть, - возразил знакомый Вадима и, хотя никто в кабинете не курил, вытащил и зажег сигарету.

Вадим посмотрел на Молоканова. Он знал его давно, еще с тех пор, когда сразу после детской колонии попал в цех, где тот был секретарем комсомольской организации. Сейчас Молоканов был явно не в настроении, видимо, из всей его затеи ничего не получалось.

- Поймите, - убеждал его брюнет в массивных очках, - в вашем случае обследование среды «трудных» подростков совершенно бесполезно, все ясно н так. Вам нужны даже не рекомендации - они очевидны, а люди, помощники. Ну да, те самые, что могут отвлечь ребят, «выбить» их из порочного круга, - педагоги, воспитатели, активисты. А мы ведь социологи. Анкета по вашей просьбе составлена, но вряд ли она даст что - то новое.

Вадим заерзал: по - своему социологи были правы, но ведь не этого ждал от них Молоканов. У него, в его районе, в новом жилом массиве завелась шпана, и ему нужна была практическая помощь, а не теоретические выводы.

Никто из этих умных и деловых ребят, воспринимавших компании вроде Ленькиной, как некую противоправную общность, маленькую социальную опухоль, вероятно, при всем желании не сумел бы выполнить ту сложную педагогическую миссию, о которой зашла речь. Сфера их деятельности была другой. Вадим же видел и знал «шпану» изнутри. Он и сейчас морщился, вспоминая бесконечные драки, приводы в милицию, ужас бабки и материнские слезы. Два года в колонии многому его научили и, что особенно важно, резко обострили в нем чувство сострадания к подросткам с искаженными нравственными ориентирами. С тех пор прошло почти десять лет, он отслужил в армии, поступил в университет, но сегодня вдруг все нахлынуло снова, и, забыв обо всех данных самому себе обещаниях, Вадим внезапно спросил: