«Мы были искрой»

Да, мы говорим: наш последний и решительный. Но и господа эксплуататоры давно поняли, что дело подходит и к их «последним и решительным битвам». И они готовы поставить на карту все, чтобы выиграть их. Разве история социализма, французского в особенности, не говорит о том, на какие неслыханные преступления решаются правящие классы, когда им надо сохранить денежные мешки?..

Но мы работали год недаром, мы подвели фундамент под наш новый дом, мы подошли к решительным битвам...

И можем себе представить вместе сЛениным, который, обращаясь к делегатам VI съезда Советов, говорил:

– Если бы случилось, что нас вдруг смело бы, – предположим, что наступил бы конец нашей деятельности, но этого не может быть: чудес не бывает, – но если бы это случилось, мы имели бы право сказать, не скрывая ошибок, что мы использовали тот период времени, который судьба нам дала, лолностью для социалистической мировой революции. Мы все сделали для трудящихся масс России, и нами сделано больше, чем кем бы то ни было, для мировой пролетарской революции.

...К центру площади приближается автомобиль с огромным глобусом – и на земной шар как бы падают блики того солнца с кремлевской стены, которое художник образовал из слов «Октябрьская революция».

МЫ НЕ ОДИНОКИ! – это Владимир Ильич видел, когда Советская республика не достигла еще и возраста Парижской Коммуны. Все чаще, все жарче вздымаются из горнила классовых битв огненные языки революционной стихии. Во всем мире пролетарии все отчетливее сознают, что в России делается их общее дело. Живой пример, реальный социалистический успех действуют во сто крат сильней, чем всякие прокламации и конференции. Отсюда – братская солидарность, практическая помощь и следование примеру... Вот вам и аргумент истории – не фантазией кабинетных ученых была наша теория, не оторванной от жизни мечтой.

Скажут, революционный почин сделан не тем флангом – ведь основоположники научного коммунизма представляли себе дело так, что «француз начнет, а немец доделает». Сложилось иначе, чем ожидали Маркс и Энгельс, возникло иное сочетание сил международного социализма. Легче оказалось разорвать цепи рабства в странах, не относящихся к числу крупнейших хищников. Российскому пролетариату выпала честь стать авангардом международной социалистической революции. «Русский начал, – резюмирует Владимир Ильич, – немец, француз, англичанин доделает...»

На этой мысли хотелось бы задержаться для небольшого примечания. «Француз начнет, а немец доделает», – Маркс рассуждает об этом в одном из своих февральских писем к Энгельсу, написанных за год, можно сказать, в преддверии Парижской Коммуны: «Я твердо убежден, что, хотя первый толчок будет исходить из Франции, Германия гораздо больше созрела для социального движения и далеко обгонит французов». Но что особенно знаменательно – в этом же письме Маркс делится своими впечатлениями о только что прочитанной книге Н. Флеровского «Положение рабочего класса в России». «Из его книги неопровержимо вытекает, что нынешнее положение в России не может дольше продолжаться, что отмена крепостного права в сущности лишь ускорила процесс разложения и что предстоит грозная социальная революция». Отсюда же Маркс выводит и реальное обоснование тому нигилизму русского студенчества, который получил широкое распространение.

Между прочим, он сообщает Энгельсу, что в Женеве образовалась группа русских политических эмигрантов, которая поддерживает программу Интернационала. А через месяц Маркс получит письмо от этой группы молодых последователей великих революционных демократов Чернышевского и Добролюбова с горячей просьбой представлять их интересы в Генеральном Совете Международного Товарищества Рабочих. И вскоре, когда образовавшаяся Русская секция будет принята в Интернационал, Маркс возьмет на себя обязанность быть ее представителем в Генеральном Совете... Это было за месяц До рождения Ленина – 22 марта 1870 года...

В различные периоды истории то один, то другой отряд международного пролетариата приступал к непосредственному штурму «капиталовых твердынь», но не приходил решающий успех, ибо не удавалось благоприятнейшим образом сочетать максимальное количество условий. Они сложились именно в России, и цепь была прорвана на фланге царизма. Ожидались новые прорывы. Но «судьба осудила» большевиков «на одиночество». А вскоре стало очевидно: различные по степени вызревания революционные процессы не могут сразу же выплеснуться на баррикады.

Пройдет второй год Октября, третий – и Владимир Ильич припомнит:

– ...Когда мы сидели в Смольном, восстание петроградских рабочих показало нам, что оно более единодушно, чем мы могли ожидать, но, если бы в ту ночь нам сказали, что через три года будет то, что есть сейчас, будет вот эта наша победа, – никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир... После трех лет оказывается, что мы неизмеримо сильнее...

Большевизм крепнет, развивается, приобретает мировой масштаб...

Взявшись именно сейчас, по истечении первого октябрьского года, всесторонне – теоретически и, можно сказать, экспериментально – исследовать коренной вопрос революции – вопрос о пролетарской диктатуре, Ленин раскрыл ее глубинно-демократическую суть и необходимость, разрушил коварные лабиринты эклектизма и софистики ренегатов, с научной обстоятельностью выявил громадное интернациональное значение большевизма, пришел к выводу, что большевизм годится как образец тактики для всех стран.

А чуть позже, когда возникнет нужда

объясниться с итальянскими, французскими и немецкими коммунистами, он обратится к ним с письмом и будет терпеливо убеждать: без пролетарской диктатуры вам, дорогие товарищи, не защитить трудящихся от гнета капитала, от насилия военной диктатуры буржуазии, от империалистических войн. «Диктатура пролетариата, – скажет он поборникам «демократизма», – есть единственный шаг к равенству и демократии на деле, не на бумаге, а в жизни, не в политической фразе, а в экономической действительности».

...Диковинным кажется, что по площади движутся живые клумбы – это автомобили выстроились в колонны. Клумбы вдруг широко распахиваются и улыбаются детскими лицами. Ильич тоже улыбается: детям революции привет!

Сердечность его улыбки – зеркало всей его человеческой сути. Он избегал говорить о любви, но сердце его было переполнено любовью ко всем угнетенным и борющимся. Именно эта огромная любовь двигала им, заставляла самоотверженно отдать свою жизнь служению людям. По мнению А. В. Луначарского, он открыл возможность опоры революции на крестьянство, на народы колониального Востока не только потому, что Это подсказал ему его марксистский ум, но и потому, что ему это подсказало великое человеческое сердце.

– МЫ СОБИРАЕМСЯ сегодня на десятки и сотни митингов, чтобы праздновать годовщину Октябрьского переворота... – так Владимир Ильич начал свою первую речь на первом юбилее революции. И хотя, как известно, он не любит юбилейных и торжественных заседаний и речей, – к октябрьскому празднику у него отношение особое, конечно, вовсе не юбилейное.

Перечитаем еще раз октябрьские выступления Владимира Ильича. Они постоянно призывают нас «вдуматься в значение и цели совершенного», «учесть опыт» и «лучше приготовиться к его дальнейшему развитию». «В дни празднеств, в дни нашего победного настроения... – подчеркивает Владимир Ильич, – мы должны проникнуться тем трудовым энтузиазмом, той волей к труду, упорством, от которого теперь зависит быстрейшее спасение рабочих и крестьян, спасение народного хозяйства».