Николай придавал большое значение этой сцене, ибо видел здесь проявление пролетарского гуманизма: «Убить одного во имя опасения тысяч».

Островский нашел, что инсценировщик недопустимо снизил в этой сцене образ Жухрая. Жухрай - большевик. Он едет вместе с беспартийными рабочими. Почему же он не убивает часового?

- Жухрая не должно быть на паровозе. Без него роль рабочих вырастает. Они сами убивают часового. Пусть рабочие говорят с Жухраем до своей поездки в другом месте - возле пакгауза. Нужно показать его влияние на рабочих. Он не может им просто сказать: «Бей», - он вдумчив, хорошо знает, как это опасно, и никогда не пошлет рабочих на гибель. Жухрай скажет: «Спросите у своей рабочей совести и поступайте так, как она вам подскажет», - или что-нибудь в таком роде. Сознательность беспартийных рабочих в том-то и проявилась, что они действовали здесь без приказа, без какого бы то ни было нажима со стороны.

Образ Жухрая беспокоил его и при обсуждении эпизода «Даешь Шепетовку»:

- Сцена скомкана. Может быть, подойдет такой вариант. Жухрай идет и видит: полк не в походе. Обращается к Чужанину. Тот посылает его к бойцам. Дать отдельные реплики: «Без ботинок не пойдем, дураков нет», «Видишь, штаны с вентиляцией!» «Дайте сапоги, хлеба, и т. д. и т. д., тогда посылайте!» Тут обязательно расшифровать «балтийца». Балтфлот революционен, а это не матрос, а «жоржик». Деталь: он не помнит даже названия крейсера, на котором служил два с половиной года. Противопоставить двух матросов: с одной стороны большевик Жухрай, а с другой - анархиствующий клешник. Тут Жухрай может сорвать ленту с его бескозырки.

Найти немногие презрительные слова для речи Жухрая. После разоблачения этого матроса бойцы отвернутся от него: массы не терпят трусов.

С ребятами Жухрай должен быть теплее, ласковее. С появления ребят можно начать эпизод. Павел предупреждает о намерении эшелона перебить коммунистов. Жухрай бросается к составу.

Дальше шли замечания, связанные с трактовкой центрального образа-Павла Корчагина. Чувство неудовлетворенности не покидало Островского. Он беспокоился и о Рите.

- Пьеса названа «Павел Корчагин». А в пьесе у Павла почти второстепенная роль. И почти незаметно Риты. Валя дана ярче. Уже начался четвертый акт, - сокрушался он, - а Рита еще не близка и не дорога зрителю.

Николай волновался:

- Я не спал эту ночь. Меня волнует судьба пьесы, я тревожусь за нее. Она не может быть средней. Она должна быть хорошей. Я не чувствую победы автора. Многое огорчает меня. Рита и Павел не захватывают, не потрясают. Их надо выдвинуть на передний план даже за счет других. Рита должна появиться раньше и с первых шагов завоевать любовь зрительного зала... Николай подсказывал, помогал найти дорогу к пьесе, к зрителю, к сердцам героев:

- Прислушайтесь к актерам. Если во время игры само собой вырвется какое-нибудь удачное слово, которое зазвучит, - прекрасно. Вносите его в текст. Но то, что я решительно отверг, должно быть вами выброшено. Верьте моему большевистскому чутью.

В инсценировке были изменены положения романа, была нарушена связь между ними. Внутреннее движение людей оказалось приостановленным. Островского беспокоило, что инсценировщик, увлекшись обилием различных поступков, упустил основную, главную и сложную психологическую тему романа «Как закалялась сталь»:

- Образ Павла получился интеллектуально малосодержательным. В нем нет скромности. Павел не был грубым, он, скорее, мягок.

Нехорош и текст, какой-то бодряческие, подделка под бодрость. Надо спокойно передать силу этого человека, в улыбке, во взгляде, а не в вызывающем, резком тоне. Лазарет - тяжелая для сцены штука. Не лучше ли Павла посадить в кресло или даже пусть ходит при поддержке медицинской сестры? Кроватная обстановка очень тяжела для актера. А можно перенести действие и на веранду, где солнце, зелень, жизнь... И это трагедия Павла!.

Он требовал согреть весь спектакль, настаивал на развернутых лирических сценах, на более глубоком обосновании отхода Риты от Сережи.

К этому преимущественно и свелись его замечания по пятому, заключительному акту.

Прослушав эпизод «Глубокий тыл», Островский сказал:

- Эта сцена не годится. Вы показываете Артема таким, каким он был в 1922 году, недопустимо противопоставляете его Павлу, а ведь дело происходит в 1929-1930 году, и Артем - уже активный партиец. Он тревожится за Павла, беспокоится, что Павел убивает себя напряженной учебой. Узнав о мечте Павла написать книгу, Артем не вериг в реальную возможность этого, однако он поддерживает его, чтобы не разочаровывать. Надо очень тонко показать это. Как показать? Надо на игре в шахматы показать, как Павел воспринимает удары жизни. Ожесточенное мужество. Да, да, ожесточенное мужество! Это, как в боксе: он падает, но моментально поднимается и бросается на противника снова и снова. И Корчагин не мрачен. Вы не даете его обаятельным. Знайте: он страдает, но улыбается. Это настоящий рабочий парень, боец. Не надо разговоров о трагизме, но покажите все так, чтобы зритель увидел, почувствовал, пережил трагедию. В разговоре с Долинником Павел может сказать о лечащих его врачах: «Видал, Иван Семенович, таких чудаков: нашли у меня сто процентов потери трудоспособности!» В этом вопросе и удивление и укор: «Большевика, у которого стучит сердце, они считают на сто процентов нетрудоспособным! Когда же люди научатся понимать такие простые вещи?»

Прослушав последний эпизод - «Победа», - Островский говорил:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.