В захваченных районах фашисты держат себя, как воры и грабители. Ненависть, молчаливая ненависть закипает в каждом, кто видал пожары русских деревень и слышал на дорогах ночью плач перепуганных детей и стоны женщин.

Скрипят колеса подвод. Народ временно уходит со своей земли. Дымя махоркой, вполголоса переговариваются мужчины. Спокойно, коротко вспоминают о том, что успели сжечь перед отходом, чего не успели взять с собой.

Сейчас не время длинных разговоров. Великий счет ведет душа каждого. Счет мести. Настанет час, когда они извлекут из глубин памяти все обиды, все боли и молча начнут вершить последний суд над врагом, опоганившим русскую землю.

Люди глядят на оставленные дома и в зареве их пожаров уже видят час суда, как занимающуюся зарю. Но еще горше тем, кто остался на родном пепелище, кто из-за болезни или возраста не мог уйти вместе со своими.

Председатель одного из колхозов Ленинградской области Василий Егорович Егоров был тяжело болен и не успел скрыться. А утром немцы были уже в селе. В дом Егорова они заглянули раньше всего. Увидев, что перед ними больной, может быть, заразный, ушли и больше не возвращались.

Егоров встал с кровати, прильнул к окну. В немецкий штаб прошли двое выпущенных из тюрьмы уголовников, трое когда-то раскулаченных богатых жителей. И в тот же день были арестованы все не успевшие уйти активисты, комсомольцы, члены партии.

Егоров лег на кровать — стал ждать своей участи.

Вся широкая жизнь, которую прожил он, как умел, до пятидесяти семи лет, встала перед его глазами чередою неповторимых картин, радостных и глубоких.

В обычное время многое не удавалось вспомнить Егорову из той громадной жизни, которую он сворачивал в пружину своими жилистыми руками.

Но вот пружина раскрутилась, и все пережитое предстало в ясном, четком виде. Как быстро, плотно и горячо жил советский человек! Как смело бросался на все! С какой веселой отвагой строил он свое молодое государство!

С волнением разглядывал и вспоминал Егоров большую и вдохновенную жизнь свою. Так в счастливом одиночестве пролежал он дня два. За это время первая немецкая часть ушла и в село ввалилась новая. Сызнова начался кавардак, опять стали оскорблять женщин, охотиться за курами и опять потребовали выдать всех активистов. Егорова арестовали первым и. связав колючей проволокой по рукам и ногам, бросили в пожарный сарай. Дня через три распухшее тело покрыло проволоку, словно впитав ее в себя, мучения стали невыносимы, замлевшие члены ныли, гной от грязной проволоки бередил раны.

Егоров знал, что он, как и другие честные люди села, выдан группой подлецов, изменников, которым все равно, как жить и чем жить, у которых нет любви к родившей их земле. И злость к этим мерзавцам ходила в нем ходуном, временами заглушая боль.

Когда тело Егорова посинело и язвы от проволоки стали издавать трупный запах, офицер-фашист заглянул в сарай. Он обещал сохранить Егорову жизнь, если он выдаст всех активистов.

— Ты хочешь жить? — спросил офицер.

— Хочу, — вздохнув, ответил Егоров.

— Ты будешь жить. Я вызову сейчас врача. Тебя положат в больницу и быстро вылечат. Только назови имена.

Егоров поглядел в оловянные глаза офицера и сразу согласился.

— Пишите, — сказал он.

Он обстоятельно перечислил имена всех мерзавцев, которых видел входящими к первому немецкому коменданту.

Он произносил имена и фамилии наиболее тщательно, чтобы немец не напутал, записывая.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.