Московские этажи

Теперь об этажности. В 1985 году средняя этажность по Москве составляла 16,4. То есть мы в основном строили 17-этажные и выше дома. В то время как градация этажности в Москве, по нашим исследованиям, должна быть — в разных, естественно, пропорциях — такая: 4-этажные безлифтовые дома, затем дома в 7 — 9 этажей, дома в 11 — 16 этажей и дальше — 18 — 22 этажа. Эти высотные дома — мы считаем их акцентными, и только, — предлагается строить в пределах десяти процентов от общего объема сдаваемой площади, повторяю, только как акцентные дома.

А. Гутнов. Мы долго занимались всеми этими вопросами и пришли к абсолютно однозначному выводу, который полностью вписывается в логику сегодняшнего нашего общественного сознания и той перестройки, которая происходит в стране. Это интенсификация. То есть прежде всего надо добиться, чтобы Москва перестала выходить на новые пространства. Она должна навести порядок прежде всего внутри себя. До тех пор, пока мы будем захватывать все новые территории и выходить на них, как на полигоны для массового строительства, мы качественного развития столицы не получим. Нам надо разумно и эффективно распорядиться теми пространствами в городе, которые у нас есть, а не думать о все новых и новых.

Требует радикального изменения и отношение к городу вообще. Та энергия, которая как бы распирает этот город и заставляет его расти вширь, должна быть обращена вовнутрь. То, о чем я говорю, это отнюдь не вопрос экономии городской земли, хотя, конечно, экономия городской земли играет огромную роль, потому что выход на новые площадки оборачивается новыми линиями метрополитена, дорогостоящими инженерными коммуникациями и т. д. Но ведь настала пора подумать не только о целесообразности использования городской территории, но еще и об этической, общекультурной стороне, то есть пока мы не приведем наш город в порядок, он будет продолжать воспроизводить себя в этом безобразии, уходя все дальше и дальше. Так вот, проблема реконструкции Москвы — это прежде всего проблема тщательного, внимательного поиска территориальных резервов внутри города.

О. Баевский. Мы сейчас закончили разработку концепции перспективного развития Москвы. Одно из важнейших положений этой работы, направленной на интенсификацию использования городских территорий, — это выявление значительных внутренних пространственных резервов развития города. Всякий, кто ездит по городу, видит эти бесконечные пустыри, эти площади-недоделки, дома, которые стоят на огромном расстоянии от улицы и улицу на самом деле не формируют. Мы подсчитали, что примерно 25 миллионов квадратных метров жилой площади можно было бы разместить в пределах сегодняшней Москвы без использования новых резервных территорий. Сейчас мы за пятилетку вводим в строй примерно 15 — 18 миллионов квадратных метров жилья. Получается, что полторы пятилетки мы могли бы спокойно строить в самой Москве.

Недавно мы проанализировали различные типы пространственной организации жилой среды, к примеру, кварталы 50-х годов, среду Замоскворечья вплоть до современного периода, чтобы выяснить, в каком типе пространственной среды создаются самые благоприятные условия для жизни. В результате мы пришли к выводу, что наиболее благоприятный и необходимый элемент жилой среды города — это двор. Замкнутый или полузамкнутый, но сомасштабный человеку двор с четко определенными границами.

А. Гутнов. Действительно, проблема «дом — двор» — проблема давно назревшая. Суть ее в том, что мы хотели бы видеть новую Москву и новые ее жилые районы, попросту говоря, более человечными. Мы хотели бы, чтобы вид из окна нашего дома не представлял бы некое анонимное, безадресное, всюду одинаковое пространство. Я убежден, что ощущение своей микрородины даже в городе очень тесно связано с неким эффектом замкнутости пространства. Любопытно, что англичане, которые имеют очень давнюю и стойкую систему воспитания и у которых, может быть, больше, чем у других народов, прослеживается связь архитектуры с этическими началами, придают колоссальное значение понятию колледжа, и высшее образование у них строится именно на жизни колледжа. А что такое колледж? Это прежде всего двор. Замкнутый двор. Причем, с одной стороны, это внутреннее общественное пространство, где профессор может гулять со своими учениками и беседовать с ними. С другой — это эффект защиты, то есть вы чувствуете себя, так сказать, в своем отдельном мире. Вспомним свое дворовое детство. Во дворе существовал свой кодекс, своя определенная этика. Были какие-то конфликты между ребятами внутри Двора, но тем не менее двор всегда оставался формулой защиты, и когда ты с кем-то ссорился на улице, самое главное для тебя было — убежать в свой двор. И тот инородный недруг никогда не входил в твой двор, потому что вступал в силу закон двора — закон защиты. А ведь в сегодняшних пространствах могут сделать что угодно. Почему? Потому что случайный человек встречается не с жителем этого места, а со случайным человеком. Как в лесу. Потому что отсутствует эффект социальной защищенности.

Корр. Но ведь есть масса людей, которые, наоборот, не любят, просто не выносят замкнутого пространства, им нужен простор, воздух, а не двор.

О. Баевский. Да, совершенно верно, но когда мы говорим «замкнутое пространство», мы имеем в виду, что у этого пространства есть четкие количественные критерии в довольно широком диапазоне. Например, размеры такого двора колеблются от 25 до 90 метров, естественно, при соответствующих пропорциях застройки. Это данные, полученные в результате опроса жителей трех городов — Москвы, Ульяновска и Тольятти. Спрашивали людей, какой бы двор они хотели иметь и количество соседей в нем. Подавляющее большинство — 60 процентов — ратуют за двор размером от 30 до 60 метров с числом жителей, не превышающим 300 человек. При этом 80 процентов опрошенных высказались за замкнутые дворы и обязательно непроходные. Как создать такие дворы? Ключевая проблема тут — введение в жилую застройку домов малой и средней этажности.

Корр. Мы ведем с вами этот разговор в начале двенадцатой пятилетки, и потому хочется спросить, а есть ли сегодня в новой застройке Москвы такой двор, который бы всех устраивал и мог бы стать прообразом будущего московского двора?

О. Баевский. Нет, такого нового двора сегодня пока нет. В Прибалтике есть, а в Москве нет. Причины я уже называл: мы имеем очень мощную домостроительную базу, но, к сожалению, она выпускает один и тот же тип домов, и это работает против нас, архитекторов. Домостроительные комбинаты запущены с такой мощностью и с такой скоростью, что ничего ниже 17-этажных домов практически не выпускают.

Корр. А если посмотреть знаменитые новые застройки — Северное Чертаново, Строгино, Крылатское?

О. Баевский. Это все равно не дворы. Крылатское знаменито другим, а именно тем, что это едва ли не единственный наш район, в котором строительство велось комплексно, то есть объекты жилья сдавались вместе с объектами соцкультбыта. Формально дворы там есть — действительно, дома стоят по периметру квадрата, но они, во-первых, стоят на огромном расстоянии друг от друга, превышающем все психологически комфортные размеры, во-вторых, не замыкают пространство и создают массу избыточной территории. А в том случае, если во дворе, даже, казалось бы, замкнутом, есть избыточная территория, неосваиваемая жителями, она быстро приходит в упадок, становясь рассадником асоциальных форм поведения.

Корр. Разве нельзя там устроить спортивные площадки?

О. Баевский. Нет, их как раз выносят из дворов, потому что они источник шума, а в центр двора вставляют детский сад. Вроде он занимает территорию, но все равно остается много пустых мест, дырок, где сидят подростки с гитарами, и это всем неудобно.

Корр. Короче говоря, утрата двора сопряжена с определенными издержками в организации нашей жизни, а это само по себе, как я понимаю, имеет далеко идущие социальные последствия. Так?

О. Баевский. Да, безусловно. Ведь двор — это первый этап нашей социализации, ее начальное и потому очень важное звено: здесь закладываются нормы человеческого общежития, навыки общения, взаимовыручки, поддержки. Утрата чувства общности на этом уровне чревата серьезными последствиями. Прежде всего это порождает асоциальные формы поведения: вандализм, хулиганство.

Если в центре Москвы наличие огромной разветвленной сети объектов соцкультбыта предоставляет жителям широкий выбор возможных форм досуга, то в периферийных районах у них остается практически один двор. А если его нет? Хорошо, если рядом с домом есть зеленый массив, тогда вам есть куда выйти из своей квартиры. А если и его нет? Во многих новых районах не хочется выходить из дома, потому что ты не знаешь, куда ты выходишь — это и не двор, и не улица.

И второе. Есть огромное количество дневного населения, про которое нельзя забывать, — это дети, пенсионеры, люди, работающие во вторую смену, которые двором пользуются очень активно. Если мы основную часть жизни проводим на работе, то больше 40 процентов нетрудоспособного населения Москвы проводит время по месту жительства. Для них двор — это место жизни. Так разве можно лишать их этого места?

Корр. Сегодня в адрес архитекторов все чаще раздаются упреки в том, что и многие наши дома потеряли свое лицо. Чем вы это объясняете и какими вы видите дома будущего, которые будут всех удовлетворять?

А. Гутнов. Процесс утраты нашими домами своего лица — процесс закономерный. Утратив двор, мы одновременно утратили и улицу. А ведь улица — это значит «у лица», то есть это именно лицевые фасады домов. Как только исчезла улица, сразу исчезла и разница между двумя фасадами. И, конечно, огромный тираж одинаковых домов способствовал тому, что они автоматически стали «неузнаваемыми». Прежде всего это характерно для новых микрорайонов с их огромными единовременно застроенными территориями. В новых районах, как нигде в другом месте, необходимо возродить традиционно городские формы пространств: улицы, бульвары, скверы. Кроме того, в условиях типовой застройки необходимо хотя бы небольшое число зданий, стоящих в наиболее важных, акцентных местах, выполнять по индивидуальным проектам. И, конечно, индивидуально решать цвет, малые формы и благоустройство каждого из этих жилых районов.