Рассказ
Юрий Козлов – имя новое в нашей молодой прозе. Но мне оно знакомо давно, можно сказать, с отрочества автора, потому что Юрий – сын известного ленинградского прозаика Вильяма Козлова.
Я вспоминаю свою первую встречу с Юрием. Я приехал лет десять назад в небольшое валдайское село, где жили отец с сыном. Был тот краткий и удивительный миг поздней осени, когда в самом преддверии первого снега в природе разлит целомудренный покой, и в то же время ее словно сковывают напряженность и ожидание: матовая поверхность озер зеркально ровна; золотые листья, облетев, замерли в засохших дорожных колеях; звонко, как в пустом зале, звучат шаги по деревянному настилу мостка. Но почему-то больше всего из того дня мне запомнились задумчивые и большие глаза мальчика-подростка, который как-то затаенно-внимательно оглядывал осенний простор и прислушивался к беседе взрослых.
Этот мальчик вырос, окончил школу и редакторский факультет Московского полиграфического института; успел послужить в армии и побывать на Чукотке; стать журналистом...
Я читаю прозу Ю. Козлова и вижу, что молодой прозаик чувствует слово; владеет метафоричностью языка, которая в настоящей прозе не менее важна, чем в поэзии; умеет уловить движение души юных людей, почти своих ровесников. Много ли это? И много и мало. Много, потому что без этих компонентов вообще не существует литературы. Мало, потому что путь в искусстве – это путь поиска, усовершенствования, обогащения знаниями и опытом жизни.
Наверное, позже Ю. Козлов поймет не умозрительно, а с внутренней необходимостью, что удачи в искусстве художник должен оплачивать своей жизнью, судьбой... И тогда он сможет создать произведения, в которых отразятся деяния народа, нравственные и созидательные народные идеалы.
По крайней мере я желаю Ю. Козлову идти только по такому пути.
Олег Шестинский
Футбольное поле находится на краю деревни. По одну сторону от него расположен лес, по другую стоит большой бревенчатый дом. Из распахнутых окон доносится музыка. В доме играют свадьбу. Конь выволок скрипящую телегу на самую середину футбольного поля и остановился, задумчиво уставившись в пустой прямоугольник ворот, словно форвард перед одиннадцатиметровым ударом. Потом, нагнувшись, стал лениво щипать траву, которая в это время года была светло-зеленой и мягкой. Полдень. Стебли одуванчиков наполняются горьким белым соком, вокруг летают пчелы и бабочки, подскакивают вверх кузнечики – и поле кажется развалившимся на солнце благодушным живым существом.
Конь стоял, опустив голову, и печально смотрел на свои землистые изношенные копыта, на тень, которая съежилась и уползла под телегу.
Солнце, как желтый футбольный мяч, забитый в небо, висело над полем и не падало вниз. Со стороны леса наплывали на деревню редкие облака, и слабый ветер шевелил тюлевые занавески на окнах в доме, где играли свадьбу.
Сашка Игнатьев – младший брат невесты – сидел в одиночестве на крыльце, а неподалеку от него пестрый петух, с многорядным малиновым гребнем и лихими гусарскими шпорами настойчиво обхаживал худую, испуганную курицу. Петуху сегодня повезло. Несколько часов назад он лишь чудом избежал топора, и сейчас не он, а его молодой голенастый напарник – ощипанный и обезглавленный – варился в кастрюле, в невеселой компании двух луковиц и размякшей оранжевой морковки. К ужину предполагалось заливное.
Сашка Игнатьев, студент четвертого курса Московского архитектурного института, восседал за столом в старой кожаной куртке – кто-то из гостей окрестил ее лысой – и неглаженых, простроченных брюках, чем вызывал всеобщее недоумение. Несколько раз мать дергала его за рукав и шептала: «Иди переоденься! Что у тебя, костюма нет? Какой год в шкафу висит!» Был Сашка небрит и лохмат – русые волосы чуть-чуть не доставали до плеч. Когда попросили Сашку сказать свадебный тост и приготовились внимательно выслушать, он пробормотал что-то совершенно обыкновенное – такое мог сказать любой – и сел.
– Не знаю, как дома строить, – хмыкнул шофер дядя Володя, – но тосты произносить тебя там не научили...
– И слава богу! – быстро вмешалась Сашкина мать.
– А чего, дядя Володя, языком-то? – ответил ему Сашка. – И так все ясно!
– Ну это ты брось... – растерялся шофер.
Все помнили краснощекого и толстого Шурку Игнатьева, маменькиного сынка и отличника, а этот худой, волосатый парень, заявившийся на свадьбу сестры в неглаженых брюках, и не умеющий сказать простого тоста, вызывал удивление. Легче всего было объявить, что он зазнался. Но это значило упростить дело. Лишним; почти чужим выглядел Сашка на свадьбе собственной сестры. Он не зазнался, нет. Просто жизнь его стала другой, и все связанное с деревней казалось ему неинтересным и нудным. Несколько раз Сашка поднимался из-за стола и отправлялся бродить по комнатам. Но везде были гости. Свадьбу гуляли с утра, и им тоже надоело сидеть за столом.
По левую руку от Сашки сидела Ольга Полянина, его старая школьная подруга. Два раза она ездила в Москву поступать в педагогический институт, но не поступила и теперь работала продавщицей в сельпо. Веселая, симпатичная девушка с короткой стрижкой и неистово подведенными глазами. Руки у нее как у ребенка: маленькие, пухлые и розовые. Ольга многим нравилась. А кто многим нравится, тому нелегко живется. Ольга не торопилась замуж, и считалось, что она выгадывает, думает о себе бог знает что, не имея, собственно, на то никаких оснований. Высказывали этой ей и в сельпо и на танцах. Иногда Ольга брала в руки алюминиевый совок, которым черпала из мешка сахарный песок, и так смотрела на женщин в очереди, что те умолкали. А иногда начинала смеяться. «Глазищи накрасила, а сама масло недовешивает!» – ворчали женщины и, придя домой, взвешивали масло еще раз. Но все было точно.
По магазину Ольга ходила в белом халате. Она его сшила сама, и выглядел халат, как нарядное платье. Стройная, маленькая, стояла она у прилавка, и парни задерживались в магазине, чтобы поговорить с ней. «Королева килек!» – изрек Сашка, увидев первый раз Ольгу в магазине. «Почему килек?» – удивилась она. «Ну, тогда «Белого крепкого», – сказал Сашка. «Это ближе к истине, – засмеялась Ольга, – а кильки никто не покупает...»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.