Ему очень мешала эта сверхмерная стыдливость. Он, например, никогда не подходил к нам во время Обеда. До первого снега он ходил с непокрытою головою, и волосы у него были длинные, почти до плеч, с синим отливом.

Иногда по вечерам отец и сын приходили к костру слушать наши разговоры. Никита, скрестив ноги, садился за спиною- отца и смотрел в землю, изогнув длинные черные брови. Но стоило Чагылгану подняться, почти одновременно легко вскакивал и Никита; даже есть он переставал тогда, когда переставал отец.

Едва начинали говорить о спутниках и космических полетах, Никита вскидывал брови и смотрел на рассказчика долго, пристально, а Чагылган восклицал:

— О-о!..

И становилось ясно, что они ждали этого разговора с большим нетерпением, но, по обычаю, не расспрашивали собеседника. В девятом часу Чагылган поднимался и шел к идолам.

В полночь Чагылган, возвращаясь с молитвы, заходил за сыном, чтобы вместе лечь спать. Того чудаковатого проворного старичка, каким был Чагылган днем, не существовало в эти минуты; перед нами был мудрец, только что говоривший с небесами и очень жалевший нас за то, что мы не обладали этим даром.

— Идем, сын,— чужим, отрешенным голосом говорил он, и Никита вскакивал на ноги, послушный ему.

Без Никиты наши девчата почему-то начинали скучать и, глядя на мужское население партии, зевали и говорили:

— Давайте-ка лучше спать... Всегда выходило так, что набожность Чагылгана не цриводила к чему-нибудь серьезному. То ли дурная примета его смутит, то ли ночью, во сне, явится шайтан и запретит ему что-либо — поупрямится старик, да и дело с концом.

И сейчас, разглядывая странное подобие мусульманской чалмы на голове Чагылгана, я думал, что все обойдется и будет хорошо.

Никита стоял в стороне и продолжал смотреть на перевал, разглаживая рукою волосы.

— Решайте что-нибудь,— сказал я,— времени у нас в обрез.

— Беркунд ходить нельзя. Он не велел,— отвечал Чагылган.

— Ведь люди в партии голодать будут. Шайтан поймет это и разрешит нам пройти.

Поняв, что я его уговариваю, Чагылган зло посмотрел на меня и отвечал:

— В тайге с голоду умереть нельзя.

— Человек две недели вообще может не кушать,— угрюмо заметил я.

Неприятно защемило сердце: дорог в этих местах я не знал. А идти надо... Я поднялся и стал прощаться. Мне вдруг захотелось великодушно сказать Чагылгану, что я не сержусь на него. Но почему-то раздумал.

— Я иду с ним, отец,— сказал Никита и встал рядом со мною.

Где-то в глубине души я не сомневался, что Никита поступит именно так.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.