Он покачал головой. «Этой встрече – нет. Сегодня 17 февраля. Встреча назначена на 29 марта в Чикаго. Они не успеют подготовиться так быстро. Но после этого...»

«Для чего ты явился сюда и говоришь мне об этом?» Я посмотрел на него с некоторой подозрительностью.

«Потому что только я знаю об этом из достоверных источников, – сказал он. – Мне нужно твое согласие на телевизионный репортаж отсюда завтра утром, когда будет объявлено об этом. Но только с исключительным правом для нашей компании. Идет?»

«Я подумаю об этом».

Все, что я знал в то время, было вдолблено в меня еще в школе: любая война, которую ведет Америка, – это война за «свободу», или «за спасение демократии для всего человечества», или за «сохранение мира». Если бы меня забрали в армию в то время, я, возможно, пошел бы туда без звука, если бы только не попросил отсрочки для Олимпийских игр. Но после возвращения из Рима я начал прозревать.

...Действительно, бокс – единственное дело, которым я когда-либо занимался, но во мне всегда было что-то, восстававшее против такого положения вещей. Наверное, оттого, что те, кто наживался на этом деле, не считали боксеров за людей, не предполагая в них никакого интеллекта. Они считали, что мы существуем только для того, чтобы развлекать богатых. Чтобы разбивать друг другу носы, истекать кровью, зализывать раны и снова быть вытолкнутыми на ринг, где мы убиваем друг друга ради толпы. А ведь по крайней мере половина этой толпы были белые.

Меня часто тогда преследовало ужасное видение: два дерущихся на ринге раба. Как на плантациях в давние времена рабства, мы, два больших черных раба, деремся, избивая друг друга почти до полусмерти, а в это время хозяева курят огромные сигары, ревут и подзадоривают нас, желая крови.

С тех пор как мне было запрещено выступать на ринге из-за моего протеста против войны во Вьетнаме, я получил письма из 97 стран. Я переписывался с такими людьми, как Бертран Рассел, Жан-Поль Сартр, обменивался письмами с главами других государств, я добился признания ведущих людей Америки, а также белых и черных студентов по всей стране. И, хотя не всегда осознавая это, я начинал постепенно изменяться. Бокс остался позади. Я хотел добиться известности как борец за свободу. Но мне нужны были соратники – близкие товарищи, которые бы делали то лее дело, что и я, чувствовали бы так же, как я, друзья, равные мне по силе и преданности, с которыми бы я боролся плечом к плечу за освобождение черных. Мне нужен был такой дружище, как Джо. Два таких динозавра, как мы, которые что-то да и значили для 30 миллионов негров. Которые могли бы помочь им. Мне и Джо Фрэзеру, думал я, надо держаться вместе. Ведь хотя я и подкалывал и вышучивал его на публике, я всегда внутренне восхищался им. У него сердце истинного негра-борца. Может быть, мы с ним и не придем к соглашению по многим вопросам, как президенты и премьер-министры, губернаторы и мэры, но мы могли бы работать над одним делом. Таким общим делом, как свобода, справедливость и равенство для всех черных. Может быть, это были только мечты, но я не мог от них избавиться. Я представлял себе, как было бы хорошо, если бы Джо Фрэзер мог прийти ко мне, а я к нему. Ведь я действительно был тронут, когда он сказал мне в машине, что назвал своего ребенка в честь меня. Это позволяло мне думать, что он тоже где-то в глубине души восхищается мною.

Но однажды, раздавая автографы, я поднял глаза и увидел... что он стоит с краю толпы, его ковбойская шляпа сдвинута набекрень. И холодок прошел по мне, когда мы встретились глазами. У него был взгляд скитальца-охотника, который приехал в город, чтобы оценить, у кого самое лучшее ружье. В его взгляде не было ни зависти, ни ревности, только одно холодное, оценивающее выражение. Он знал, что, лишь победив меня на ринге, он сможет добиться всеобщего признания как чемпион...

И вот уходят мои лучшие годы. Решение Верховного суда по моему делу вот-вот должно выйти. Мои адвокаты считали, что шансы избежать заключения очень невелики. И хотя я во всеуслышание заявил, что мне безразлично, буду ли я снова выступать или нет, в глубине души я хотел вернуться на ринг, сбить всех претендентов на трон и корону и доказать, что я могу сделать то, что ни Джо Луис, ни Роки Марчиано, ни Джек Демпси, ни один выдающийся боксер не может сделать, – вернуться на ринг после такого долгого перерыва и победить любого боксера, какого бы ни поставили против меня во всем мире.

Я помню, как однажды вечером, уже засыпая, я никак не мог избавиться от мысли об очередной неудаче организовать для меня встречу, на этот раз в Сиэтле, из-за того, что Американский легион угрожал бойкотом. Неужели нет такой силы, которая могла бы сломить организованную против меня кампанию? Я подумал об обыкновенных людях с улиц, одни из которых хотят видеть мою победу, другие – поражение. А все они вместе хотят одного и того же – увидеть меня на ринге с каким-нибудь сильным противником. А самый же сильный – это Джо Фрэзер.

На следующее утро я пробежал около трех миль вокруг Органди Парк, как будто мне предстояла встреча. У меня возникла одна идея, и она меня так взволновала, что я, вернувшись домой, прилег отдохнуть ровно на столько, сколько нужно Джо, чтобы добраться до дома Явка Дёрхема, где, как я знал, он собирался быть в это утро.

Я набрал номер, и Янк поднял трубку.

— Янк, ответь, только честно, – сказал я. – Вы что, хотите все-таки улизнуть от матча со мной? Скажи честно!

— Ты с ума сошел?

— Тогда почему же вы не договариваетесь насчет встречи? Почему вы не требуете ее?

— Ты дурак, что ли, не знаешь, почему?! Они не выдадут тебе разрешения. Они приберегают тебя для тюрьмы. А встреча на звание чемпиона мира за решеткой – такого еще никогда не было. Вот тебе и весь ответ.

— Но если люди хотят видеть, как жестоко мы будем драться за этот титул, если мы покажем, как они жаждут увидеть это...

— Что ты задумал, Кассиус?

— Где Джо? Дай ему трубку.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.