Не успел я еще сесть на ящик, как фургон покатил.
Сначала я пытался считать повороты, чтобы как-то ориентироваться; мне казалось, что машина идет куда-то в сторону Каланчевки, потом он стал крутить, разгоняться, тормозить, где-то посреди улицы развернулся, мотало нас на колдобинах и ухабах, и снова зашуршал под колесами асфальт, глухо пророкотали рельсы на переезде, по стуку судя, это были железнодорожные, а не трамвайные рельсы, и где-то совсем рядом засвистела электричка, потом мы долго стояли, тяжело прошумел шатунами, натужно вздыхая, паровоз, и снова начались ухабы и тряска неровной дороги, и опять зашелестел асфальт, и мне пришло в голову, что они нарочно кружат, проверяя, нет ли за фургоном слежки. Ехали то быстро, то медленно, потом остановились и снова поехали. И когда фургон затормозил и распахнулись снаружи дверцы, я даже приблизительно не представлял себе, где мы находимся.
Шофер спросил:
– Завязать ему глаза?
А Чугунная Рожа засмеялся:
– Зачем? Он никому ничего не разболтает...
Мы стояли во дворе скособоченного двухэтажного домика, замкнутые квадратом высоченного дощатого забора. Я подумал, что с улицы через этот забор крышу фургона, пожалуй, и не увидать. Ну, ничего, покувыркаемся еще немного. Я как-то не хотел верить, изо всех сил отгонял от себя мысль, что ребята, которые должны были «обеспечивать» меня, могли совсем потерять след фургона...
И хотя Чугунная Рожа уже объяснил мне насчет моей судьбы, я надеялся выкрутиться. Ведь если бы они меня раскололи или совсем не поверили, ни к чему им было бы катать меня по всему городу. Стрельнул на месте или ткнул заточкой – и все, большой привет! А они меня привезли сюда, значит, пока еще план мой окончательно не завалился, игра продолжается...
Я бы, наверное, чувствовал себя много скучнее, если бы знал, что у Ростокинского переезда машина службы наблюдения потеряла из виду хлебный фургон окончательно, и Глеб Жеглов бьется на Петровке, стараясь задержать операцию по прочесыванию каждого дома в зоне Останкино – Ростокино и в то же время выясняя, где может находиться хлебный фургон номер МГ 38-03...
– Давай, Лошак, веди его, – сказал Чугунная Рожа шоферу. – Я огляжусь, не рыскают ли окрест легавые...
Лошак подтолкнул меня в спину, не сильно, но вполне чувствительно, и я сказал ему:
– Не пихайся, гад!..
А впереди пошла Аня, она шла через темные сени и длинный кривой коридорчик уверенно – не впервой ей здесь бывать. Дернула на себя обитую мешковиной дверь, и свет из-под морковно-желтого абажура плеснулся в глаза, ослепил после темноты.
Прищурясь, я стоял у порога, и билась во мне судорожно мысль, что если хоть один муровец вошел в их логово, то, значит, конец им! Даже если я отсюда не выйду, а выволокут меня за ноги, тоже счет будет неплохой: шофера Есина уже застрелил Жеглов, Фокс сидит у нас, и здесь их набилось пятеро. Я бодрил себя этими мыслями, чтобы вернулась хоть немного ко мне уверенность, и повторял про себя главное разведческое заклинание: «Семи смертям не бывать...» – и осматривал их в это же время, медленно обводя взглядом банду, и делал это, не скрываясь, поскольку и они все смотрели на меня с откровенным интересом.
Вот он, карлик. Не карлик, собственно, он горбун, истерханный, поношенный мужичонка с плоским лицом, в вельветовой толстовке и валенках. На коленях у него устроился белоснежный кролик с алыми глазами и красной точкой носа.
И здесь же старый мой знакомый – «малокопеечка». Кепку свою замечательную он уже снял и сидел за столом очень гордый, довольный собой, щерился острыми мышиными зубами.
– Что ты лыбишься, как параша? – сказал я ему. – Дурак ты! Был бы на моем месте мусор, ты бы уже полдня на нарах куковал! Я тебя, придурка, еще в кино срисовал, как ты вокруг меня вшивался...
Он выскочил из-за стола, заорал, слюной забрызгал, длинно и нескладно стал ругаться матом, размахивая руками у меня перед носом.
– Да не шуми ты, у меня слух хороший! – сказал я ему. – И слюни подбери, мне после тебя без полотенца не утереться...
И горбун наконец раздвинул тонкие, змеистые губы:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.