В польском коридоре, где наглухо запираются двери берлинского поезда, а снаружи уныло заглядывают в запотевшие окна размалеванные польские часовые, я встретил в вагон - ресторане девушку, в лиловом берете, с незатейливым, узким лицом, которая долго не могла объясниться с официантом и в отчаянии говорила по - русски:
- Господи, ведь это же ужас, ни одного русского человека!
Воодушевленный лучшими рыцарскими намерениями, какой - то официант, видимо, бывший подпоручик, храбро пришел ей на помощь. Рыцарство было оплачено благодарным взглядом, и у столика завязался горячий разговор. Девушка едет хоронить отца на одном из окраинных кладбищ Берлина.
До меня долетали обрывки фраз. Я прислушался.
Девушка жадно уплетала паштет и, чавкая, объясняла с видимым удовольствием:
- Я никогда не видела Берлина... тяв... тяв... Теперь, когда папа умер... тяв... тяв... я даже обрадовалась. Увидать такой... тяв... тяв... мировой город... вы понимаете... тяв... тяв...
- А что делал в Берлине ваш папаша?
- Он был комиссионером. Это такая ужасная работа! Представьте, он никогда не бывал в театре. Ужас!
Розовая мордочка вытянулась, по ней пробежала сонная, свиная улыбка.
Она честно собрала крошки с тарелки, облизнулась и жадно посмотрела на стакан с коктейлем, стоявший около какого - то надушенного толстозадого пассажира.
- Вы знаете? - она говорила приглушенным, полусонным от сытости голосом. - Мне точно сказали: теперь большевикам - конец. Раньше говорили, что будет конец, - так это было неверно. А теперь уже верно. Очень знающие люди говорили... Генерал Миллер будет командующим... Французы дают пушки, англичане дают дредноуты, а американцы - аэропланы. Поляки тоже. И потом крестьяне эти самые - они тоже против социализма... Все пойдут! Теперь уже скоро.
И она снова облизнулась.
- Что ж, Москве, пожалуй, не сдобровать, а? - спросил я осведомленную пассажирку.
- Конечно! - авторитетно заявила она. - А вы разве не знаете?
- Нет, я слыхал. Я вот только не помню точно, когда назначено падение Москвы - на четверг или на пятницу?
Она бросила на меня презрительный взгляд.
- Точного срока установить нельзя, - разъяснила она тоном заправского политика. - Это зависит...
Я поспешно добавил:
- От состояния желудка. До обеда срок кажется больше. После обеда - меньше.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.