Потом я увидел бубен вблизи. Он сухо стучал на маленькой сцене Уэленского клуба. Сухо стучал бубен, и протяжно пели женщины. Впрочем, трудно было назвать это пением, скорее заклинание - ритмичное и тягучее. Танцевал мужчина. Танец назывался «Чайка борется с ветром». Бог знает, сколько ему лет - этому танцу! Не его ли смотрели в тесной яранге Попов с Дежневым на Большом Чукотском Носу!

Ветер догнал чайку в открытом море. Он подхватил ее, смял крылья, бросил вниз, но упасть в волны не дал - снова подхватил, подбросил, понес на себе. Очень Сильный Ветер... Но крылья вновь обрели силу, а глаза видели берег, и воля к жизни была сильнее ветра. И может, то был танец не о чайке, а о человеке, об Очень Сильном Человеке, потому что называют себя чукчи луораветланами, что значит «настоящие люди».

Чукчи живут в танце. Видимо, поэтому время от времени рождаются новые танцы: жизнь подсказывает. Так родился уже ставший знаменитым «Летчик Петренко прилетел». Его придумал Михаил Гоном. Это рассказ о пилоте, которого эскимосы назвали «Киягнык» - «хозяин небес». Он и был истинным хозяином небес: туман ли, ветер ли - самолет Петренко продолжал свой путь. Он имел «право выбора посадочной площадки» - кто из летчиков может похвалиться таким правом! И говорят, в кабине «Аннушки» он возил костяного Пеликена - на счастье. Не знаю, в Пеликене ли дело, но Петренко всегда везло...

В Уэлене мне подарили желтую фигурку доброго бога Пеликена, поразительно похожего на длинноухих южных богов. Только те боги мрачны, а Пеликен улыбается. Чему!

Летчик Петренко давно с Чукотки уехал, живет где - то на юге, а сегодняшние чукотские асы пеликанов в кабинах не возят - не верят. Они верят в машины, в чистое небо, в свои руки, наконец. И еще они любят, когда по курсу впереди - абсолютная видимость, «миллион на миллион» - так говорят авиаторы.

Когда мы подлетели к Певеку, погода была как раз «миллион на миллион». Летчик погудел мне самолетной сиреной, позвал в кабину.

- Смотри, - крикнул он, стараясь перекрыть шум двигателей, - видишь внизу сопку!

Я увидел сопку и как будто статуи на ее склоне - огромные каменные фигуры.

- Что это! - закричал я.

- Кекуры! - Пилот мотнул головой и надвинул наушники, считая объяснение достаточным.

Казалось, по склону сопки шли люди, и если сощуриться, то на контражуре можно было увидеть и рюкзаки за плечами, и альпенштоки в руках (предмет для Чукотки не характерный...), согнутые от усталости спины и тяжелые головы каменных Гулливеров. Если сощуриться, можно многое разглядеть: это мы все знаем с детства. А раскрыв глаза, я увидел изломанные граниты, миллионы пет назад вырвавшиеся магмой к поверхности земли. Потом над ними поработали время и ветер для того, чтобы служили они для капитанов кораблей хорошими береговыми ориентирами, а для стариков чукчей - «объектами мистического поклонения».

В летную погоду, когда красное солнце нанизано на вершину сопки, кекуры хорошо видны из самого Певека. В летную погоду я стоял около замерзшего озера и, щурясь от солнца, смотрел на них. Неслышно ступая по снегу мягкими торбосами, ко мне подошел старик в пестрой ситцевой камлейке поверх кухлянки. За спиной у него висел олений рюкзачок, и в нем что - то звякало. Старик встал рядом и поискал глазами: на что же такое я уставился! Потом хмыкнул удовлетворенно, спросил:

- Кекуры!

- Ага, - сказал я. - Далеко до них!

- Нет, - сказал старик, - совсем близко. Может, две трубки.

Часа два идти, а то и все три, прикинул я время, необходимое для того, чтобы выкурить две чукотские трубки. А старик предостерег:

- Не ходи лучше.

- Почему!

- Так... - неопределенно сказал старик. - Рассердятся. Они стерегут золото, а ты помешаешь. Не ходи.

Он пошел вперед, звякая рюкзачком, и один бог знал, сколько ему еще топать: пять трубок или все восемь. «Коо...» - так говорят чукчи, что значит «как знать...».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.