Майор Вихрь

— Я тоже не собираюсь никого обманывать...

Ирена, стоявшая в дверях, сказала:

— Он прав, пан, он прав. Вы боретесь за свою судьбу, он — за свою. Здесь я обязана молчать, иначе он не будет мужчиной.

Весь следующий день Вихрь провел с Седым и Тромпчинским. Они медленно ездили в разбитом «вандерере» младшего Тромпчинского по краковским улицам.

— Вот, — сказал Тромпчинский, — хозяин этого магазина Ериховский. Сволочь, целует нацистам задницу. Портрет Гитлера выставил, пся крев...

— Хозяин моей новой явки тоже держит в комнате портрет Гитлера, — сказал Седой. — Кричать на каждом углу «Я ненавижу Гитлера» — проявление ненормальности. Лучше кричи, что ты его обожаешь, но проткни шилом два баллона в их машине — и то больше пользы.

— На твоей новой явке радиопередатчик можно будет установить? — спросил Вихрь.

— Можно. Только нет смысла.

— Почему?

— Засекут. Недалеко шоссе.

— Глупость. Мы с Аней сидели в лесу у Войтеха, и там нас засекли очень даже просто. Один дом — они нас и окружили. А если б было с десяток домов — хотя бы с десяток, — неизвестно, чем бы все кончилось.

— Кончилось бы тем, что все десять домов были взорваны, жители расстреляны, а ты бы сидел в гестапо вместе с Анной, — сказал Тромпчинский, — Вихрь, глядите, во-он тот подъезд видите?

— Да.

— Это подвальчик. Там кабаре и проститутки. Я там был ночью: выручка громадная. Хозяин сидит за перегородкой, там у него сейф. По-моему, плюс но всему он спекулирует медикаментами. С гестапо связан уже два года, он фольксдейч.

— Это ближе к истине, — сказал Вихрь, — но брать ночью опасно: задержат патрули.

— Да, — согласился Седой, — ночью твои люди будут, как голые.

— Стоп! — сказал Вихрь, — А если на немецкой машине? Юзеф, ты мог бы принять участие в этом деле?

— Меня знает хозяин. Меня вообще многие знают в городе.

— Я могу, — сказал Седой. — Если очень надо, пойду и я.

— Ну что? — спросил Вихрь. — Остановимся на кабаре?