— От таких шуток мороз дерет по коже...

— А нам не до шуток.

Шеф повесил трубку, закурил и, сев в кресло напротив Вихря, заговорил:

— Слушайте меня внимательно: сейчас не первый год войны, а четвертый. Время убыстрилось, у нас нет возможности держать вас в камере и разрабатывать тщательным образом. Для нас бесспорно, что вас сюда забросили, вся ваша история с Попко была бы темой для разговора, не найди мы абсолютно случайно парашют. Продолжайте слушать меня внимательно: мне вообще не нужно доказательств вашей вины, чтобы пустить вам пулю в лоб, хотя бы потому, что вы славянин. Сейчас я во всеоружии: вы не просто славянин, вы русский парашютист. Я попробую с вами поработать: пару дней вас будут пытать — больше у меня просто-напросто нет времени, а потом либо вы сломитесь, либо мы вас ликвидируем. Я сейчас сказал вам абсолютную правду. Нам трудно, у нас мало времени и много дел. Решайте для себя самого, как вам поступать. Альтернатива единственная: работа с нами; правда, которую вы откроете, может быть достаточной гарантией вашей жизни. Вообще-то говоря, запираться вам глупо: игра проиграна, в жизни всякое бывает, как ни обидно.

Вихрь хрустнул пальцами.

— Позвольте сигаретку...

— Курите, курите, — сказал длинный, — сигареты действительно хороши.

— Спасибо.

Длинный щелкнул зажигалкой, дал Вихрю прикурить и отошел к окну. Сел на подоконник и распахнул створки. В кабинет ворвался свежий ветер, пробежал по бумагам, лежавшим на столе, поднял их, покрутил и снова опустил на место. Захлопали белые шторы, затрещала карта на стене.

Длинный сказал:

— Действительно, случай редкостный: все очевидно с самого начала, нечего доказывать.

— Ладно, — сказал Вихрь, — ладно. Раз проиграл, значит, проиграл. Да, действительно, я никакой не Попко. Я майор советской разведки...

Адвокат Тромпчинский и сын

Как всегда, по средам в его маленьком лесном поместье, что за Рыбной, собирались пан Рогальский, бывший издатель газеты, герр Трауб, немецкий писатель, военный корреспондент при штабе группы армий «А» в Краковском гарнизоне, давнишний знакомый Кейтеля, еще с тех пор как он был в милости у имперского министра пропаганды Геббельса, и пан Феоктистов-Нимуэр, полукровка (мать — немка, отец — русский), известнейший исполнитель жанровых песен, приехавший на гастроли в армию.

Адвокат Тромпчинский принимал этих людей у себя в поместье, закусывали чем бог послал, пили самогонку, которую Тромпчинский выменивал на бумагу и перья, а после ужина садились за преферанс.

Сын Тромпчинского Юзеф готовил кофе, а иногда заменял отца, когда тот выходил на кухню заняться закусками. Все закуски были из кур. Адвокат держал тридцать кур. Это считалось богатством. Он готовил для гостей прекрасный омлет — его рецепт славился не только в Кракове. Омлеты адвоката Тромпчинского до войны знали и в Варшаве и в Париже, иуда он частенько ездил по делам фирм, представляя их интересы на всяческих деловых конференциях и переговорах.

— Господа, — говорил Тромпчинский, сдавая карты, — я вчера наслаждался Цицероном. Я позволю себе зачитать маленький кусочек.

Он бегло посмотрел свои карты, пожал плечами и коротко бросил:

— Пас. Так вот, прошу... — И, полузакрыв глаза, по памяти начал цитировать: — «Если бы духовная доблесть царей и вообще правителей в мирное время была такой же, как и на войне, то человеческие отношения носили бы характер ровный и устойчивый и не пришлось бы наблюдать ни смещений одних правительств другими, ни бурных революционных порывов, изменяющих и ниспровергающих все. Ведь власть легко удерживается при условии сохранения тех принципов, под влиянием которых она вначале создавалась. Но стоит только внедриться в обществе праздности вместо трудолюбия, произволу и надменности вместо выдержки и справедливости, как сейчас же вместе с нравами коренным образом изменяются внешние условия жизни...»

Юзеф поморщился: он не любил, когда отец щеголял своей профессиональной адвокатской памятью.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• 16
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.