Лыжный гонщик

Жеребьевка кончилась. Главный судья, румянощекий великан, прокричал с крыльца в рупор: «Завтра в десять!...»

Начался разъезд. Стайками уходили команды в разные стороны, нарочито небрежно перекидывая палки...

В этот день Дмитриев отменил все тренировки. Лыжи были заперты в кладовой. Тренер взял под замок даже детские самоделки сынишки сторожа. Он знал эту лихорадочную потребность молодых гонщиков - перед самым соревнованием постоять на лыжах, словно для того, чтобы еще раз увериться в своих силах. А силы нужны были для завтрашнего утра.

Конец дня ушел на обсуждение дистанции. Дмитриев развесил на стене трехверстку.

Красная нить легла на карту ломаной петлей, но каждый из команды знал, какие крутые подъемы и стремительные СПУСКИ ждут гонщиков на этом десятикилометровом кругу. Каждый про себя множил эти препятствия на пять. Длина дистанции - пятьдесят километров.

Они сидели кружком у карты - и спокойный карел Сивонен, выросший на лыжах, и Петр Ляшенко, только второй год находящийся в первой команде. Они внимательно слушали дядю Колю, «старика», как называли гонщики своего тренера. Дмитриев стоял у карты с лыжной палкой в руке.

- Ну, вот, ребята, вы на старте, - и он провел стальным наконечником черту у того места, где начиналась красная нить. - Номер сорок, на старт.

Лежнев встал, взял палку из рук Дмитриева и, запинаясь, с трудом подбирая слова, сказал:

- Гонку начинаю двухшажным финским ходом. Ставлю дыхание. На втором километре перехожу на русский ход и беру семьсотметровый подъем. Отдыхаю на трехсотметровом пологом спуске. За озером прохожу километровый подъем снова русским ходом. Крутой спуск в пятьсот метров постараюсь пройти с максимальной скоростью для того, чтобы выиграть хотя бы двести метров свободного скольжения. Затем пойдет равнина на три с половиной километра Главная задача - пройти это пространство, сохранив запас сил для самого трудного участка. Вот он, горный лес. И, наконец, за ним два километра пологого склона. Я использую это расстояние для отдыха...

Лежнев с трудом сдерживал себя от желания сказать сразу все, начистоту. Ему не хотелось обманывать своего учителя. Он давно уже решил пройти гонку по - своему.

Он знал этого лыжника старой школы. Дмитриев требовал от своих учеников безусловного тактического подчинения. А тактика его состояла в том, чтобы постепенно вводить организм в работу. - Не пугайтесь в начале гонки пропустить вперед себя двух или трех конкурентов, - говорил Дмитриев своим ученикам - Вы отыграетесь на последнем круге.

Но все дело в том, что тактика эта была хороша для двухшажного финского хода, которым бегал Дмитриев, которым он учил бегать всю команду. Лежнев знал: подчинись он тренеру - и Дмитриев будет на финише первым...

Было еще темно, когда поднялся Дмитриев. Напевая что - то под нос, он натянул на свои жилистые плечи халат и, почесывая рыжую шевелюру, на цыпочках вышел в сени.

«Готовит лыжи, старик, - подумал Лежнев. - Можете быть, предупредить его? Ведь он от меня ничего не скрывал...»

Лежнев вскочил, быстро оделся и вышел вслед за тренером. Кладовая была открыта. Дмитриев сидел на корточках и подогревал на примусе лыжную мазь. Услышав шаги, он обернулся и пробурчал:

- Чего поднялся в такую рань?

Несколько часов они возились с лыжными мазями, пробуя на снегу разные составы.

- Ох, тонкое это дело, - лыжная мазь, тонкое дело! - бормотал Дмитриев.

Он священнодействовал и был неразговорчив.

Лежнев десятки раз пытался заговорить, рассказать ему все, но слова застревали у него в горле. В девять часов утра команда клуба «Восток» выехала на место старта.