Уроды сновидения и визитеры Лариных, в том числе поседевшие фонвизинские Скотинины и зловещий Гвоздин, «владелец нищих мужиков», притягивают антикрепостнический эпиграф книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»: «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй». Во сне «за столом сидят чудовища кругом». Вместе они образуют «чудище обло» – круглое. «Лай, хохот» несутся из множества зевов, по аналогии с «чудищем», которое «озорно... стозевно и лаяй».

Тут в роман врывается еще «Горе от ума» Грибоедова. «Лай, хохот, пенье, свист и хлоп» – шумовые эффекты шабаша «чудовищ» в романе. «...Стон, рев, хохот, свист чудовищ» раздаются в притворном сне Софьи, стремящейся рассеять подозрения своего папаши Фамусова насчет ее шашней с Молчалиным. Чудовища, по словам дочки, – «какие-то не люди и не звери». К ним тащит Софью не кто иной, как Фамусов, тот же медведь, мчащий Татьяну. Там и здесь – люди-звери. Надуманный «сон» Софьи, а затем ее клевета, будто Чацкий сошел с ума, предвещают гибель мечтаний последнего, а сон Татьяны – гибель мечтателя Ленского. Чацкий до конца понял, кто против него и против кого он. Геттингенский идеалист погиб в самом начале своего идейного развития.

«Лай... хохот...» сопровождают наезд соседей Лариных. Нет ли тут мысли, как и в комедии Грибоедова, о чудовищном помещичьем сброде (в романе говорится, что Евгений оказался на балу среди «всякого такого сброду»), творящем шабаш на русской земле? И не только помещичьем. Имеются в виду реакционеры, задерживающие прогресс, опутавшие Россию полицейско-бюрократической паутиной: «Вот рак верхом на пауке...» Высокомерные баре прогнили насквозь. От них остался «остов чопорный и гордой». Хозяйничанье и владычество гвоздевых чревато революцией:

...череп на гусиной шее

Вертится в красном колпаке.

Это террор, неприемлемый для Пушкина и декабристов, и одновременно антифеодальная революция. «Чудовища» не так страшны, как кажутся.

Вот мельница вприсядку пляшет

И крыльями трещит и машет...

Не надо, значит, принимать мельницы за великанов, как Дон-Кихот Ламанчский.

Радищев, Грибоедов, Сервантес проясняют сон. Выразительна связь двух строк XVIII строфы, завершающей описание шабаша страшилищ в пятой главе «Евгения Онегина»:

Он засмеется: все хохочут;

Нахмурит брови: все молчат...

с двумя строчками оды «Вольность» Радищева:

Где я смеюсь, там все смеется;

Нахмурюсь грозно, все смятется...

Это «речет» надменный царь, властно сидящий на троне, и, отодвигая Онегина, властвующего над чудовищами, перед нами возникает самодержец всероссийский во главе шайки крепостников. «Чудный» сон!

Замена счастью

Выражение, вошедшее в пословицу (строфа XXXI второй главы), открывающее оперу Чайковского:

Привычка свыше нам дана:

Замена счастию она, –

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.