Линда

– Мне все равно, – сказал я.

Он вошел, сел, прибил большим пальцем табак в трубке и раскурил ее.

– Я и сам здесь чужак, – сказал он. – Приехал три года назад. Имел адвокатскую практику в Мичигане. Получил право практиковать во Флориде, а затем был назначен помощником к Шеппу. Доктора сказали, что здешний климат будет полезнее для моей дочурки. Астма. Играете в шахматы, Коули?

– Нет.

– Когда противник атакует, необходимо внимательно следить за каждым его ходом. Самые бессмысленные на первый взгляд ходы могут решить исход поединка.

– Боюсь, что не понимаю вас.

– Эксперты подтвердили то, о чем я уже сам догадывался. Вы человек умный и твердый. Я на казенный счет связался сегодня с вашей службой. Теперь я получил полное представление о вас, Коули. Вы, так сказать, мой противник, и я вижу, как вы делаете бессмысленный ход. Я имею в виду вашу версию случившегося. Вы не дали сбить себя на допросе. Итак, я рассматриваю две возможности. Первая: вы все это сочинили и теперь сознательно лжете. Вторая: вы говорите правду. Теперь спрашивается, станет ли умный противник придумывать версию, которая практически равна для него самоубийству? Ответ: не станет. Вывод: он говорит правду. Раз так, следует внимательнее приглядеться к двум другим героям этой истории. Как вы познакомились с вашей женой, Коули?

Я рассказал ему все, что мог вспомнить о ней, и все, что знал о Брэндоне Джеффрисе. Время от времени он останавливал меня и делал пометки в своей записной книжечке. Беседа наша длилась долго. Когда он наконец поднялся, я сказал:

– Все это, знаете ли, правда.

Он посмотрел на свою погасшую трубку.

– Думаю, что так, Коули. Я телеграфирую Джеффрису, чтобы он вернулся. Ему сказали, что в период следствия он больше здесь не понадобится. Я верну его.

– Что вы собираетесь делать?

– Пока не знаю. – Он поднял на меня глаза, и выражение его лица изменилось. – Если все, что вы говорили, правда, это самое хладнокровное, самое наглое, самое бессердечное убийство, о каком я когда-либо слышал.

На другой день я часа три работал с Дженименом. Линда принесла мне еще сигарет и чтива. Я отказался видеть ее, и тюремщик угрюмо отдал мне передачу. Это была суббота, тот самый день, когда мы с ней должны были лететь домой, тот самый день, когда труп Стеллы Джеффрис был предан земле в Коннектикуте. В воскресенье ко мне никто не приходил. Я прочел все, что у меня было. Этот день тянулся долго.

Дэвид Хилл со своей трубкой явился в понедельник, около полудня. Вид у него был смущенный, словно он принес мне дурные вести. Но когда он все же выложил их, они оказались не такими неприятными, какими были бы для меня неделю назад. Они касались Линды.

– Я поручил навести справки одной надежной фирме, – сказал он. – Мне приходилось пользоваться ее услугами, когда я работал в Мичигане. У них есть контора в Лос-Анджелесе и большой штат сотрудников, так что работают они быстро. Пришлось уплатить им из собственного кармана.

– Я, конечно, возмещу вам расходы.

– Когда она появилась там, фамилия ее была еще Уилстон. Она приехала с женатым человеком. Он бросил ее. Она называла себя миссис Брэди, когда вы снова встретились с ней. Миссис Джулиус Брэди, вы говорили. На самом деле никакого брака не было. Некоторое время она жила в Сан-Бернардино с мелким шулером по имени Джулиус Брэди. Потом у нее были какие-то делишки с солдатами в Кэмп Анца, и ее выслали оттуда. Далее следует небольшой пробел, а затем она объявилась в Бэйкерсфилде под именем Линды Брэди. Там ее дважды наказывали на тридцать суток за приставание к мужчинам. Она уехала в Лос-Анджелес и была задержана вместе с человеком, которого разыскивали по подозрению в вооруженном грабеже. Она в это время была больна, и ее поместили в казенную больницу, а после выздоровления предложили ей выехать из города. Это было за три месяца до того, как вы встретили ее на улице. Это... это здорово неприятно, Коули?

Я подумал о ней, о такой, какой она была много лет назад.

– В школе, – мягко сказал я, не глядя на Хилла, – она была самой красивой, самой лучшей. Жизнь сулила ей все, что только может быть прекрасного в мире. Всякий, кто хоть раз увидел бы ее, согласился бы с этим.