Спускаясь по лестнице, госпожа Калнынь встретилась с несколькими женщинами — шифровальщицами и машинистками и с улыбкой перебросилась с ними вежливыми фразами.

На улице маячила фигура в черной шинели.

— А, это вы, господин Вейснер, — приветливо сказала Лилия. — Неужели вы ждали меня так долго?

— Выслушайте меня! — нетерпеливо сказал эсэсовец, схватив ее за руку. — Наступили решительные дни. Нужно действовать. Я понял, дорогая Лилия, что не могу без вас жить. Немногочисленные беседы с вами убедили меня, что в вашем лице я смогу обрести преданную подругу, о которой всегда мечтал, но которую, увы, не встретил в своей юности. Через семь дней я уезжаю в Кенигсберг. Это большой секрет, но вы должны его узнать, потому что я предлагаю вам поехать со мной. Мы обвенчаемся, вдвоем переживем это ужасное время, а затем после войны создадим уютное семейное гнездо в каком-нибудь маленьком городке. Вы не откажете мне, дорогая Лилия?

— Почему через семь дней? — устало спросила Лилия. — Разве за такой короткий срок вы успеете закончить ваши обширные строительные дела?

— Да поймите же, все рушится! — прошептал Вейснер. — Вы согласны?

— Я подумаю о вашем предложении, — любезно ответила она. — Во всяком случае, я бесконечно благодарна вам за высокую честь.

— Но по крайней мере вы разрешите проводить вас домой? — .вкрадчиво спросил Вейснер. — Мы ведь должны обсудить все это... У меня есть с собой французский коньяк... Неужели вам не хочется взять отпуск из этого ада хотя бы на одну короткую ночь?

— Извините меня. Я очень устала. Завтра вы можете подождать меня здесь, и я дам вам ответ. А сейчас, простите, я еле держусь на ногах... До свидания, Курт.

— До свиданья, милая Лилия, — ответил Вейснер и поцеловал ей руну, но глаза его сузились от досады. И когда госпожа Калнынь, ласково кивнув ему, исчезла в переулке, он, подумав немного и решительно нахмурив брови, последовал за ней, но она не заметила этого...

Она шла очень медленно, часто останавливаясь и пытаясь закурить сигарету, но огонек зажигалки все время задувало ветром. Несколько раз по пути у нее проверили документы, но, едва увидев удостоверение в коричневой обложке, почтительно уступали дорогу.

У нее мучительно болела голова, и это было очень плохо, потому что она никак не могла собраться с мыслями и хорошенько обдумать несколько важных решений, которые ей предстояло принять в эту ночь. Проглотив таблетку, она некоторое время постояла на холодном ветру, пытаясь взять себя в руки.

Ей так и не прислали радиста взамен погибшего несколько месяцев назад, и у нее оставался единственный выход: снова воспользоваться резервной рацией, спрятанной у нее в доме, как она сделала однажды в прошлом году. Вести передачи из дома ей разрешили только в особенных, исключительных случаях, не чаще одного раза в пять-шесть месяцев, причем передача должна была длиться не больше трех минут, иначе ее могли запеленговать. Но сегодня, по мнению Лилии, сложились как раз такие исключительные обстоятельства, а опасность того, что ее засекут, была, в общем, невелика, ибо немецкая служба радиоперехвата в связи с предстоящей эвакуацией гестапо действовала не так четко и оперативно, как в начале войны.

Именно об этой эвакуации она хотела срочно сообщить в Москву и еще о том, по какой дороге поедут машины с секретным архивом, ибо план вывоза документов был уже составлен Ланге и копия этого плана лежала у Лилии в сумочке.

Кроме текста радиограммы, ей еще нужно было обдумать, оставаться ли и дальше с Ланге или воспользоваться предложением Вейснера и поехать с ним в Кенигсберг, где, как она знала, сосредоточивалось сейчас большое количество фашистских войск и строились оборонительные укрепления. Покинув Ригу, гестапо переставало быть тем исключительно важным объектом, ради которого стоило продолжать службу в этом учреждении, и, напротив, пребывание в районе Кенигсберга могло бы стать очень полезным.

Нахмурившись, Лилия напряженно искала правильное решение, а рядом с мыслями о Ланге и о Вейснере в мозгу возникали неясные видения, мешавшие ей сосредоточиться. Она пыталась прогнать их и думать о деле, но картины, всплывавшие в памяти, становились все ярче, и Лилия ничего не могла с этим поделать.

Она видела себя в старинном, маленьком городке близ Даугавпилса. В 1918 году, во время немецкой оккупации, в городке была создана организация коммунистической молодежи, и Лилия, которой тогда исполнилось 16 лет, вступила в эту организацию и расклеивала на стенах домов листовки, отпечатанные в подпольной типографии. После ноябрьской революции в Германии немцы стали готовиться и эвакуации, а в городок, перейдя линию фронта, вернулись большевики, латышские стрелки. Лилии вспомнилось, как в январе 1919 года она по заданию городского комитета партии участвовала в операции по захвату оружия. Боевая дружина арестовала полицейских, а затем ревком опубликовал декрет о восстановлении Советской власти. Лилию включили в состав отряда, который изымал у кулаков, «серых баронов» излишки хлеба и передавал его батракам и городской бедноте. В жаркой стычке ее ранили в руку и в плечо... Она убежала из госпиталя 2 января 1920 года, когда белополяки прорвали фронт и вступили в городок. Вместе с товарищами-комсомольцами Лилия всю ночь стреляла из окон и подвалов, обороняя каждый дом, а потом ушла в лес... Перед ее глазами возникла выжженная, вспаханная взрывами земля Приазовья и Крыма. Ноябрь 1920 года. Лилия — пулеметчица в батальоне латышских стрелков. Жестокие бои под Чаплииной, Каховкой, Перекопом... Вот в эти дни она и познакомилась со своим Суреном Дадиани, будущим мужем. В бою, а не в тихом черноморском городе, как она рассказывала Янису... Он был красноармейцем в соседней роте и помогал ей тащить пулемет по опаленной солнцем степи.

..Лилия вошла во двор и присела на крыльцо. У нее не было сил подняться на ступени. Она закрыла глаза и не увидела, как в темной арке ворот остановилась чья-то фигура. Это был Вейснер, ожидавший, когда Лилия откроет дверь, чтобы все-таки добиться своего и последовать за нею...

А Лилия в это мгновение находилась в маленькой комнатке на Патриарших Прудах в Москве, где они жили с Суреном и где родился в 1924 году их сын Янис... Сурен закончил авиационную школу и стал летчиком, а Лилия зубрила немецкий язык, избрав профессию учительницы. Оба они вступили в партию в дни Ленинского призыва, поклявшись всю жизнь плечом к плечу вместе бороться за торжество идей коммунизма. Но через три года им пришлось расстаться. В буржуазной Латвии нарастала угроза фашистского переворота. Мятеж колчаковского офицера Олиня в Валмиере был подавлен, но правые силы во главе с Ульманисом и Бергом рвались к власти, поддерживая тесную связь с немецкими фашистами... Лилия увидела лицо старого чекиста - латыша, его серые глаза, окруженные сеточкой морщин, услышала глуховатый голос: «Вам будет там тяжело одной с сыном, но мать с ребенком вызывает меньше подозрений... Рано или поздно наша родная Латвия вернется в семью советских народов, и вы поедете, чтобы приблизить этот час!.. Посоветуйтесь с мужем, подумайте. Вы можете отказаться».

«От партийных поручений не отказываются», — только и сказал Сурен, выслушав ее, а потом они до утра молчали, прижавшись друг к другу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• 16
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.