Лев Гумилевский. «Чертова музыка».

III

При обыске в серебряном ридикюле у Розочки нашли сто двадцать купонов и в круглой – инженера Шапиро бывшая квартира – комнате взяли из ящиков письменного стола деньги – два миллиона шестьсот тысяч – и из камина вынули сорок аршин батиста, кусок черного сатина, два отреза шелковых, отрез сукна и мелочь. Серьги с бриллиантами, кольца, медальон Розочка отдала сама.

Ночь была холодная, Розочка дрожала, Надя плакала, Иван Федорович их утешал, потом в протоколе расписывался и в ремни увязывал Розочке подушку и постель.

Сидела Розочка в одиночке с двумя воровками и одной политической. Когда они спали, Розочка стояла на коленях, плакала и молилась. За дверями ходил часовой, заглядывал в волчок, прислушивался, стучал прикладом в дверь и коротко унимал Розочку:

– Эй! Спать!

Розочка покорно ложилась, утром вставала оправляться со всеми, мела полы в камере, пила горячую воду и после обеда опять плакала, спрашивала:

– За что же меня?

Потом после допроса Розочка перестала плакать, стала сердиться, браниться, нервничать:

– Когда же меня выпустят! Шестнадцатый день! Это безобразие!

Дни тянулись медленно, проходили с быстротой ужасающей. В щели окна тянуло осенним холодом, и ночью стекла потели. Утром шел снег, и уборщицы заклеивали щели длинными бумажками. У волчка стоял часовой, и уборщицы не разговаривали.

Вечером первый раз Розочка сняла платье, и била в складочках вшей, потом осмелилась снять рубашку и делала то же. Женщины смотрели на нее с сочувствием.

Ночью впервые Розочка почувствовала себя немножко устроенной и долго стелила постель на щите, перекинутом со столика на парашу, делала потеплее, поуютнее.

Вслух она не молилась, но под одеялом крестилась, призывала Богородицу, потом, засыпая, плакала – нестерпимо жаль было отрезов шелковых и того, что не успела взять у портнихи: блузку и костюм шевиотовый, синий, с шитьем.

– Выпустят зимой, зачем он мне нужен будет? Их носят только осенью! Какой этот негодяй, Виктор Тимофеевич, – как нас подвел!

В это же время на Грошевой улице в помещении Чрезвычайной Комиссии – бывший купца Шерстобитова дом – в дубовом кабинете председателя было закончено обсуждение представленных следствием дел и документов. Измученные, взлохмаченные люди, растирая на зеленом сукне рукавами серый табачный пепел, листая дела и документы, переходили к обсуждению судьбы Надежды Павловны Вториной. Молоденький секретарь пришептывал:

– Девчонка! Девчонка! Всего двадцать лет! – качал головой, левой рукой в чайном блюдечке гасил папиросу, а правой против фамилии и имени Розочки выписывал: р а с с т р е л я т ь.

1923