«Помню, на Якорной площади в День флота мы перетянули канат у подводников. А день был ясный очень, и мы все вместе пошли на эсминец. На пирсе народу собралось видимо-невидимо: офицеры, рядовые - все смешались, и смеялись все, что вставили фитиль подводникам».

У каждого - свое представление о чистой, простой жизни, о жизни без разлада, без укоров совести.

Петрович, повидавший жизнь, в ответ на слова выспренние и как-то мало подходящие Марвичу, замечает: «Туманно вы выражаетесь...»

А Марвич продолжает декламировать: «В такую жизнь ведут тесные ворота и узкий путь. Надо идти с чистыми руками и с чистыми глазами. Нельзя наваливаться и давить на других. Там не сладкими пирогами кормят. Там всем должно быть место». Действительно, туманно да и чуть фальшиво тоже. Эти затасканные слова никого бы не удивили, произнеси их подонок Барабанчиков, любой парень из «зондеркоманды». Они неискренни, холодны.

И, наверное, поняв опытом жизни, Петрович, который в возрасте Марвича сражался на фронте, обвиняет этих здоровых ребят: «Эх вы, молодые вы еще!»

А ведь им по двадцать пять! Петрович не случайно вспоминает маленьких старичков в немецком концлагере. Эти ребята пока не борцы. Они часто бывают равнодушными (вспомним, как вел себя Кянукук во время избиения Марвича; вспомним, наконец, как реагировал Марвич на отвратительную для него, мужа Тани, сцену съемок в лесу.

Они не умеют еще ненавидеть, а поэтому не умеют по-настоящему любить. Мечты их приправлены сиропчиком штампованных слов, отсутствием действий, сколько-нибудь целесообразных и целеустремленных. В этом и обвиняет их писатель, это и подчеркивает он, предостерегая читателя от повторения их ошибок.

Петрович уходит, а Марвич и Сережка Югов остаются. «А мы не спали полночи, мы разговаривали. Мы поняли Мухина». Но здесь обрывается глава, и, как говорится, на самом интересном месте.

О чем могли разговаривать эти два совершенно разных человека? Не о том ли, что в жизни бывают разные люди - борцы и мещане? Что борцы остаются борцами независимо от возраста? Это люди с вечно молодой душой, такие, как таллинский чистильщик сапог, который принимает близко к сердцу все, что происходит в мире. Такие, как Петрович, как шофер такси, Евгений Евстигнеев, который умеет любить и ненавидеть, пусть любовь его и ненависть проявляются не в главном.

Может быть, они говорили о том, что вся эта «зондеркоманда», эти старички - если не покойники, - которым тоже по двадцать пять лет, которые знают о концлагерях понаслышке, о войне только из книжек и кинофильмов, и те, маленькие старички, которые в четырнадцать лет выходили совершенно седыми из концлагерей, - люди совершенно разных судеб, убеждений?

Или о том, что Олег и его дружки, не зная этого, не осознавая, всем своим поведением, всем своим образом жизни, двойственностью своей проповедуют чуждую нам философию? И Аксенов осуждает их.

Мы не знаем, о чем они говорили, Сережка Югов и Валька Марвич, но, прочитав роман, мы твердо знаем, что об этом много думал писатель. И, может быть, постеснялся заявить об этом громко, как стесняются слов любви: «Только бумаге втихомолку я отдавал свои восторги, свою выспренность, но даже от нее что-то таил, что-то слишком уж стыдное, может быть, именно то, что и толкало меня писать... Кажется, я начинал понимать секрет: надо работать без утайки, я не должен бояться бумаги - это самый близкий мой друг. Все, что я скрою, обязательно вылезет потом, но уже в смешном, окарикатуренном виде. В конце концов писательство - это то, что прежде всего нужно мне самому, то, что помогает мне, каждую минуту сжимает в энергический ком, и я не должен хитрить в этом деле. Лицом к лицу с бумагой я не должен стыдиться самого себя - ни своей глупости, ни своих так называемых сантиментов. Я простой человек, имеющий отношение ко всем прохожим и проезжим, я такой же, как все они. И я им нужен - вот в чем штука, без этого дело не пойдет».

О романе «Пора, мой друг, пора!...» писатель рассказывает, что он не мог не написать его, хотя понимал, что где-то этот роман перекликается со «Звездным билетом», а герои его напоминают чуть подросших и развившихся героев ранней повести. Но он не мог так вот порвать с мальчишками, которые окружают его, подрастают на его глазах и все вместе входят в поколение. Видимо, поэтому роман «Пора, мой друг, пора!...» звучит как прощание с юностью, с беспечностью и непутевостью.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.