В киоске на углу он купил шоколадный батончик. Потом трамваем он ехал на работу и дорогой читал статейку в английском медицинском журнале. Статейка была неинтересная, он понял это по первым абзацам, но на всякий случай дочитал до конца, хотя язык знал слабо и разбирать приходилось, пристроив на коленях карманный словарь. Он выгадал немного, минут пятнадцать, но все равно был доволен, потому что сегодня бесполезное трамвайное время стало рабочим. От остановки до института было минут десять идти парком, и он, как всегда, торопясь, почти пробежал этот путь напрямик, между заснеженными деревьями, держа на торец восьмиэтажного дома с огромным рекламным плакатом: «Самолеты экономят время – летайте самолетами!»

В вестибюле, у зеркала, он бегло проверил внешность. Рубашка была чистая, галстук как галстук, лицо как лицо. Врач должен быть аккуратен... Потом поднялся наверх, в клинику.

В его палатах (мужская на шесть коек, женская на пять) все было нормально, и девочка, лежавшая у окна, как всегда, поежилась и хихикнула при холодном прикосновении стетоскопа. Он осторожно помял пальцами худенькое теплое тельце, пощупал живот, похвалил девочку за то, что все в порядке, и в награду дал ей шоколадный батончик.

– Спасибо, дядя Сережа, – воспитанно сказала девочка и еще поблагодарила улыбкой – не за шоколадку, а за внимание.

Он виновато проговорил:

– Придется кольнуться, Ниночка.

– Ничего, дядя Сережа, – успокоила она. – У меня же с того раза все зажило.

И, завернув рукав широкой больничной рубахи, показала ему руку с бледно синеющей веной и шрамиком на сгибе.

– Я же уколов не боюсь, вы ведь знаете, дядя Сережа...

И он в который раз удивлялся тактичности, странной для ее одиннадцати лет.

Уже потом, в ординаторской, санитарка подала ему письмо. Он удивился – письмо было не служебное и не от матери. Просто конверт без обратного адреса. Распечатал, обращения не было:

«Решила все-таки сообщить тебе, что у тебя растет сын. Ему полгода, здоров и, к сожалению, похож на тебя – надеюсь, только внешне. Разумеется, в наших отношениях это ничего не меняет и не изменит. Вот, собственно, и все. Уверена, что ты по-прежнему процветаешь. О моих делах, дабы не отнимать время у ученых занятий, сообщаю лишь то, что может тебя интересовать: живу достаточно хорошо, чтобы ни в какой мере не нуждаться в тебе».

Не было и подписи. Но он и так понял: Валерия.

Надо было бежать в лабораторию, и он быстро пошел вниз, в подвал. Но на площадке второго этажа вдруг остановился и стал разбирать буквы на почтовом штампе. Вышло – «Челябинск». Он не понял, почему Челябинск, она была коренная москвичка. Не понял и более важного – радостная эта новость или неприятная, и изменится ли теперь его жизнь, и как изменится. Но когда он тасовал пробирки в лаборатории, когда шел через двор в виварий, думая о делах на ближайшие полчаса, где-то на периферии его мозга уже существовал Челябинск, существовал прочно, как ежедневная обязанность, и поехать туда было надо, как надо ходить в институт, проводить пятиминутки, присутствовать на вскрытиях и разбирать со словарем статьи зарубежных коллег.

В виварии, кирпичном, приземистом, пахло пометом и карболкой. Новенькая лаборантка заспешила ему навстречу и с торжеством сказала, что у Динки и сегодня все нормально. Динка была дворняга, беспородная, цепкая к жизни. Она держалась уже четвертый день сверх обычного срока.

Сергей кивнул, но тут же хмуро сказал лаборантке, что это еще ничего не значит. Она обиженно дернула плечиком. А он подошел к клетке и заметил в собачьих глазах почти человеческое недоумение, заметил, как мягко подрагивает хвост. С этого обычно начиналось...

Что ж, так и должно было случиться. Опыт ставится не только затем, чтобы найти верный путь, а затем, чтобы отсечь ложный, – на это Сергей и настраивался каждый раз. За шесть лет работы в отделении он отучил себя надеяться на скорый успех – чем меньше надеешься, тем легче разочаровываться потом. В этой области медицины лучше рассчитывать на неудачу, иначе долго не вытянешь. До Сергея в отделении работал оптимист, его хватило на восемь месяцев...

В перерыве в столовой пожилая санитарка сказала ему:

– Что это вы, Сергей Станиславович, Ниночке все шоколадки носите? Она ж не любит сладкого. Грушу бы принесли, апельсинчик.

– Серьезно? – переспросил он и огорченно покачал головой. Он почему-то думал, что все дети любят шоколад.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.