В рассказе о Лермонтове одного советского писателя высказывается предположение, что будто бы в поэта, помимо Мартынова, выстрелили из кустов. Думается все-таки, что наемный убийца выбрал бы другое время и обстановку. Майор Мартынов, конечно, не был наемным убийцей и никаких наемных убийц на свою дуэль не приглашал. Он прямо не выполнял ничьих поручений. Ничтожный, самолюбивый человек, он думал, что мстит за свою якобы поруганную честь. Подобно Дантесу, он стал слепым орудием тайных интриг, исполнителем чужой злой воли. Вряд ли он мог понять, «на что он руку поднимал». (По странному совпадению убийцы русских поэтов служили в одном и том же кавалергардском полку.)

Когда Мартынов, ожидая суда, сидел в пятигорской тюрьме, его секунданты Глебов и князь Васильчиков переслали ему записку, в которой, между прочим, говорилось:

«Я и Васильчиков не только по обязанности защищаем тебя везде и всем, но потому, что не видим ничего дурного с твоей стороны в деле Лермонтова, и приписываем этот выстрел несчастному случаю (все это знают): судьба так хотела, тем более, что ты в третий раз в жизни стреляя из пистолета (два раза, когда у тебя пистолет рвало в руке, и это третий), а совсем не потому, что ты хотел пролить кровь, в доказательство чего приводим то, что ты сам не походил на себя, бросился и Лермонтову в ту секунду, как он упал, и простился с ним».

Из содержания записки явствует, что секунданты учат Мартынова, как вести себя на допросе и что говорить.

«Судьба так хотела» — вот что требовалось им доказать, и они придумали версию, что Мартынов будто бы лишь три раза в жизни стрелял из пистолета.

Трудно, конечно, поверить, что офицер, участвовавший в боевых действиях, лишь три раза стрелял из пистолета. Но есть и более важные сведения: оказывается, у Мартынова была еще одна дуэль в Вильне, где он так же, как на дуэли с Лермонтовым, подойдя к барьеру, прицелился, повернул пистолет курком вбок («по-французски») и тоже попал в противника.

Автор заметки в Брокгаузе — Ефроне явно писал ее под влиянием воспоминаний сына И. С. Мартынова. Сына можно было бы понять: он хотел обелить отца, снять черное пятно, лежащее на их роду. Он сокрушенно говорит о «вечно-печальной дуэли». Он понимает, что предлог для дуэли был слишком ничтожный, и приводит будто бы со слов отца такой рассказ. Лермонтову было поручено передать Мартынову письмо от его родителей, и тот вскрыл его по дороге. За этот нечестный поступок будто бы и затаил Мартынов обиду на Лермонтова. Биографами Лермонтова доказано, что весь этот рассказ — сплошная выдумка. Так, стремясь обелить отца, сын Мартынова вольно или невольно очернил имя великого поэта.

После дуэли в Пятигорске появилось подозрительно много жандармов в голубых мундирах. К чему-то готовились, чего-то опасались: волнений, вызванных гибелью поэта.

Наказание Мартынову было избрано чрезмерно мягкое: три месяца гауптвахты и церковное покаяние. (Лермонтов за бескровную дуэль с де Барантом подвергся ссылке на Кавказ.)

Подобно Дантесу, Мартынов не испытывал угрызений совести. Покаяние он совершал в Киевской Лавре. Дуэль сделала его интересным в глазах «света», для «света» он стал героем.

Узнав о гибели Лермонтова, поэт Вяземский горько заметил: «В нашу поэзию стреляют удачнее, чем в Луи Филиппа. Вот второй раз, что не дают промаха».

* * *

Как ни странно, современники далёко не полно знали Лермонтова-поэта и Лермонтова-прозаика и совсем не знали Лермонтова-драматурга. При жизни поэта было опубликовано около сорока стихотворных произведений и «Герой нашего времени». Правда, многие произведения были известны в списках, которые ходили по рукам. Замалчивание творчества Лермонтова продолжалось долгое время после его смерти.

Так, «Демон» был впервые полностью напечатан в 1856 году за границей. Неоконченный роман «Вадим» — в 1873 году в «Вестнике Европы». В 1880 году были изданы «Юношеские драмы», в 1882-м — «Княгиня Лиговская». В 1891 году, спустя пятьдесят лет после смерти поэта, истек срок наследников Лермонтова на литературную собственность, и тогда же вышло первое полное собрание сочинений поэта в трех изданиях.

Таким образом, целостный облик поэта стал известен сравнительно недавно.

После непревзойденных статей Белинского о Лермонтове писали немало. Его называли «демоном русской поэзии», «певцом мировой скорби», даже «поэтом сверхчеловечества». Но время идет. Счищаются «краски чуждые», и, как при реставрации старых произведений живописи, из-под поздних наслоений открываются первозданная красота и свежесть красок. Облик юного поэта становится близким и понятным нам. Незачем подновлять его. Мы знаем живого человека с живыми страстями. Мы видим ранний взлет поэтического гения. Перед нами проходит жизнь короткая, напряженная, полная высокого трагизма. Нам понятны и неподдельная скорбь поэта и мятежный порыв его духа. Его тоска и обретение идеала в творчестве. И звучащий призыв к свободе, к мужественной борьбе, бунтарство и непокорность, дерзкий вызов судьбе. Мы касаемся высокого благородства чувств — нетленной ценности поэзии, ее света и очищающего. пламени. И оттого мы можем сказать словами Блока:

Простим угрюмство — разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь — дитя добра и света,

Он весь — свободы торжество!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.