Робко ступил на лесенку.

В первом ящике хранились мины — в пушистой, как мох, ржавчине. Во втором — несколько винтовок. Третий был набит патронами — целехонькими. Густо промасленная бумага надежно сохранила металл.

Он копался в подземелье, понимая: перед ним — партизанский тайник. Нашел пару немецких «шмайссеров» — новеньких, в масле, пять гранат, десяток тщательно законсервированных пистолетов. Многое сгнило.

Прихватив тяжелый, в жирной смазке «парабеллум», он выбрался наверх.

Оторопело посмотрел на оружие — грозно-красивое, надежное, и тут его захлестнула сумасшедшая радость. Теперь он — сильнее многих и многих сильных, теперь...

Закрыв лаз, он аккуратно утрамбовал землю, придирчиво оценил: заметны ли какие-либо следы? Нет, замаскировано здорово.

Изможденно, как после тяжкой работы, опустился у подножия валуна. Достал из кармана план-схему, поджег...

Глядел на огонь, болезненно морщась, едва не плача... Почему? Сам не знал. Лишь потом, много лет спустя уяснил: в огне горело прошлое... Прошлая война, память о маме, грузовая машина, солдаты, так и оставшийся неизвестным дядя Павел...

Но от слез удержался, хотя и надолго запомнил их — невыплаканные.

Бумажка сгорела; растоптав ее, он вытащил из рюкзака чистую майку и любовно протер «парабеллум». Кончиками пальцев ласково погладил шероховатую рукоять пистолета. Стрельнуть бы... Хотя — к чему лишний шум? И зачем терять время на пустое? Сегодня же, сейчас же, выбираться отсюда — на материк.

Исподволь точивший его страх оказаться пойманным ушел. Он уже не боялся ничего. И вовсе не из-за того, что держал в руках оружие. Теперь у него была тайна... Своя большая тайна, которую нельзя доверить никому, и с которой он будет сильнее всех!

— Я вернусь, — прошептал он скрытому в земле арсеналу. — Вернусь, слышь? Вот стану взрослым, и... Ты меня подожди...

И, сжимая «парабеллум», побрел через холмистый лес. Ему была нужна железная дорога.

Старицын Александр Васильевич, следователь

Вот и апрель. Со всеми его каверзами. Ночью моросило, утром осадки прихватило нежданным морозцем, и я, глядя в окно, вижу, что на моем «Москвиче» ровный тоненький слой пороши. Завтракаю на пустой кухне. Вся ее обстановка состоит из кособокого, набитого кастрюлями, чашками и плошками стола-комода и двух стульев, неспособных украсить даже свалку. Хилую эту меблировку я перевез из коммуналки, где честно отстрадал пять лет, покуда дожидался отдельной жилплощади, и теперь предстоит эту жилплощадь «обставлять». Мысль о том, что придется бог весть сколько времени посвятить хождениям по мебельным магазинам, ввергает меня в тоску и раздражение. Мой бывший сокурсник по юрфаку, а ныне сослуживец в Прокуратуре Союза Владик Алмазов предложил помощь, и в грядущую субботу мы с ним отправляемся в мебельный храм — заклинать тамошних жрецов на предмет приобретения кухни «под дерево». Непосредственно заклинать будет коммуникабельный Алмазов, и верю, это ему удастся. Правда, после негодяй Алмазов решительно заявит о необходимости отметить приобретение и — прощай, суббота! Выпровожу я его за полночь, и только тогда извлеку залежавшуюся в портфеле кипу документов, взятых с работы, и начну привычную бесконечную писанину.

Где взять время? Ем второпях, сплю урывками, и моя милая мама резонно замечает, что в тридцать четыре года пора бы обзавестись семьей.

Я прохожу в комнату, целую в щечку очень хорошую и симпатичную женщину, которую зовут Света. Дождавшись, когда она, заспанная, с удивлением рассмотрит мое лицо, сообщаю ей, что завтрак на столе, дверь надо просто захлопнуть, а ключ — на всякий случай — под половиком.

В ожидании лифта изучаю мелькание цифр на табло электронных часов. До начала работы — тридцать пять минут с секундами. Пять минут — фора, тридцать — чтобы только-только добраться до службы, секунды — на лифт.

На службу я все-таки опаздываю. Ровно на пять минут. И, отперев дверь кабинета, судорожно тянусь к дребезжащему селектору.

— Старицын? — слышится бесстрастный голос. шефа. — Зайдите...

— Есть! — отзываюсь я, спешно скидываю куртку, приглаживаю волосы, ногтем обозначая пробор, и — отправляюсь к начальнику следственного управления. Ничего приятного в вызовах к начальству я не предполагаю, хотя начальник мой в принципе человек доброжелательный. Только тон этот его ровный... Постоянно ровный и невозмутимый. При всех случаях жизни.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 16
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.