— Резину так и не выбили?

— То есть?

— Не выбил, начальник... — Монин присаживается на стул. Подминает зажатую под мышкой ушанку. — Вот что. Хорошо меня слушай, внимательно. Я, конечно, тьфу... уголовник, вообще... Но скажу! Нет, лучше так договоримся: если после разговора этого в обиду полезешь, то сразу заявление пишу и — пока! Только честно чтоб... Идет? Так вот. Прошлый хозяин наш — пустой человечишка. Выпивоха, краснобай. Ну, коли сам пьешь, чего со слесаря спросишь? Да тебя ж открыто пошлют... Но держался он. До упора. Покуда совсем дело не развалил. А почему держался? Бумажки умно сочинял для плана, ремонты для нужных людей организовывал, да и затягивал с ним умело, на нервах играл, чтобы в пиковый момент — извольте: шик, блеск... Все секреты. А ты с начальством как? По правилам. И они с тобой строго. Ну, а резины-то у кого нет? У нас, грузовщиков, не у тебя! А кому ты нужен, чтобы выделять ее? И мы кому? И побежали бы мы отсюда, как тараканы от мора, если бы не привычка, не бензин дармовой, не яма для халтуры и спидометры без пломб! А отними это — привет, друг! Я — на другую базу, другой — на третью, а тебя в итоге — домуправом. Хорошо, если в крепкий дом! Ты же не болеешь нуждами нашими...

— Не прав ты. Монин. Фактор материальной заинтересованности я учитываю...

— Чего ты по-газетному-то мне? И какой фактор? Червонец к зарплате? Да я тебе этот червонец самому каждый день давать буду, только не лезь со своими нарушениями... трудовой дисциплины! Ты мне, конечно, красиво возразить желаешь. А ты умерь пыл. Мы одного поколения, ровесники, давай хоть сегодня на равных... Тебе же выбираться отсюда надо, иначе — каюк. Не надоело, как киту в луже пузыри пускать среди шелупени. килек всяких? В винном соусе... Кого пугнешь, кого сожрешь, а толку? Выбираться надо! Ищи сподвижников себе, верных ищи, деловых. И начальников ублажай по мелочам, а проси у них по-крупному. И к народцу не цепляйся, масштабно с него спрашивай, не размениваясь, он тогда даже в ерунде тебя не подведет — не то, чтобы побоится, посовестится. А жандармом быть — последнее дело.

И ведь понравился ему тогда Лешка Монин. Открытостью, напором, силой. И — сдружились они. Не теми приемчиками, какими Монин советовал, хозяйство он поднял, хотя и те порою в ход шли... Не снабженцев ублажал он, как исстари велось, — им, мелким людишкам, кость кинешь и — довольны. И не местные контролирующие организации — те тоже малым удовлетворятся и утрутся. На министерские нужды начало работать автохозяйство, на серьезных людей, у которых тоже много хлопот имелось — и сугубо личных, и государственных. И рождали оказанные им услуги отношения доверительные, причем где служба, а где дружба часто не различалось... А отсюда пошли и квартиры работникам, и оборудование, и фонды, и в итоге — новое расширение автохозяйства.

Кучи мусора на дворе превратились в клумбы, исчезли залежи старых покрышек; бараки с мастерскими сменились чистенькими кирпичными постройками, и машины выезжали из сияющих свежей краской ворот чистыми, сыто урчащими... И на лицах людей появилось осознание своего дела, своей работы и... негласного устава своего монастыря...

Вскоре окольная тропа, предреченная тестем, кончилась. И вывела она его вновь на магистральный путь... Присмотрелись сверху к мелкому хозяйственнику, успевшему, на удивление всем, защитить диссертацию по экономике, хотя не наукой он занимался, а шоферюгами да моторами, и выдвинули его внезапно в крупные руководители районного масштаба; а затем и городского...

Леша Монин автоматом-переводом перекочевывал из одной персональной машины Ярославцева в другую, и уже редко когда позволял себе напутствовать шефа — разве в порыве несдержанности, да и то — уважительно, извиняясь за дерзость...

И тесть на пенсии уже был, не у дел, пусть и с прочными старыми связями — поучениями не злоупотреблял, говорил, как с равным, умным, лишь изредка сомнение выказывал: не случайность ли возвысила? Не остался ли юношеский максимализм? Не собьют ли на взлете?

Сбили...

Сбили? Нет, сам он себя тогда сбил. Сам! Вспомни: раннее утро, персональная «Волга», из которой ты вылезаешь — непроспавшийся, раздраженный, наодеколоненный, в модном пальто, купленном в недавней поездке по Европе. И попадается ненароком на глаза дворник, и начинаешь ты отчитывать его — съеженного, покорно кивающего; мол, мил-человек, почему образовались сосульки на карнизе представительного учреждения? Позор! Немедленно... Знать не знаю, какая еще там оттепель ночью была! Совещание сегодня, высокие люди приезжают, чтобы — через пятнадцать минут...

Дворник боязливо мнется, пытается что-то сказать, да к чему слушать, о чем лепечет этот серый человек в черной телогрейке? Отвернулся, повторив гневный наказ, и пошел, плечи расправив и подбородок вздернув, по скользкой от гололеда лестнице к высоким дверям с бронзовыми ручками.

А дворник полез на крышу. Март, подтаявший наст едва держался на скатах и под тяжестью человека рухнул... И не стало человека.

Конечно, нашлись бы оправдания. Мог он спастись... Мог! Если бы не отправился на похороны. Увидел лицо человека в гробу: незнакомое, он ведь и не разглядел тогда это лицо; близких увидел, семью, горе их... И — сломался. Не пошел выклянчивать милости, валяться в ногах. Муторно вдруг стало, вечностью потянуло, и вспомнились понятия самые что ни на есть отвлеченные: совесть, грех, суета, выбор...

А после состоялся разговор с тестем — одряхлевшим, поблекшим, слабеньким, уходящим... И в глазах старика он увидел не разочарование, не презрение, не осуждение, а лишь легонькое, схожее с нежностью сожаление. Старик уже понял тщетность суеты, ее внешний блеск и тягостную пустоту, скрытую за блеском... И все-таки старик заставил себя что-то привычно-ловко сообразить, кого-то нужного припомнить и, механически сняв трубку телефона, твердить в нее заученные фразы, справляясь поначалу о здоровье и семье этого нужного, болтая о разных разностях и уж после, в конце разговора, прося об одолжении для зятя...

Следующим же днем приехал Ярославцев в высотный дом, принял пропуск из амбразуры окошечка и поднялся, шалея от бликов света на мраморе, от простора коридоров, помпезности ковров, в кабинетик-клетушку, где желтый, сухой человечек в роговых очках принял от него анкету, сказав: «Я позвоню... Сам».

Позвонил. И месяц спустя очутился он как по волшебству в чужедальней тропической стране, на большой стройке — в качестве начальника с ограниченными полномочиями. Бытие зарубежное шиком не отличалось: тесный гостиничный номер в провинциальном отеле, труд от зари до зари, хлопоты с женой, ожидавшей ребенка, ее отъезд... Из развлечений — фильм по воскресеньям в местном кинотеатре на открытом воздухе.

Но работал он самозабвенно. Понимал: здесь он нужен. И не в роли наблюдателя, а вершителя великих преобразований.

Затем — долгожданный отпуск, родина, ребенок, семья: уже привычные коридоры здания, знакомые лица чиновников...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 15
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.