Третий год шла Великая Отечественная война. Все больше и больше машин требовалось фронту. Ни на минуту не умолкали цехи завода. По две смены трудились рабочие: прикорнут в цехе час - другой и снова за дело.

В эти суровые, полные трудового напряжения дни Степан Георгиевич, уже пятый год испытывавший истребители на заводе, летал с утра и до позднего вечера, проверяя боевые качества новых машин. До ста фигур высшего пилотажа приходилось тогда выдерживать в день. То была невероятная нагрузка даже для такого богатыря, как Петухов. Он, попросту говоря, жил тогда в небе, а на землю возвращался лишь затем, чтобы пересесть на другой истребитель.

Не раз ему доводилось встречать на заводе своих однополчан, которые приезжали за новыми машинами. С тайной завистью смотрел на них летчик - испытатель. Сколько раз приходилось ему бороться с неумолимым стремлением вместе с товарищами лететь туда, где в жарких схватках решалась судьба Родины! Какой незначительной казалась в такие минуты Степану Георгиевичу его «тыловая» работа! Он пробовал добиться назначения а действующую армию, но с ним никто не хотел разговаривать на эту тему.

- Ты коммунист и обязан выполнять свой долг там, где тебе положено, - говорили ему в парткоме.

И он садился в очередную машину.

Смелость, решительность, мастерство

Каким мужеством и мастерством нужно обладать, чтобы сбить в воздушном бою вражескую машину! Но не меньше самообладания и умения требуется, чтобы сласти самолет с заглохшим мотором или потерявший управление во время испытаний. Если собрать вместе все машины, которые спас Степан Георгиевич за два десятилетия, то получилась бы целая эскадрилья. Ведь до того как самолет войдет в производство, летчикам - испытателям не раз приходится, рискуя жизнью, проверять правильность конструкторских расчетов. И чем смелее мысль конструктора, тем опаснее просчеты, выражающиеся порой в едва уловимых мелочах. К тяжелым последствиям приводят иногда и «незаметные» на первый взгляд производственные небрежности. Казалось, не было ничего особенного в том, что маленький шплинт на валике сектора газа развели кое - как, наспех. Но когда Степан Георгиевич на выходе с вертикали убрал газ, тяга отсоединилась. И только огромное самообладание и выдержка, неодолимое стремление спасти машину помогли летчику привести истребитель на аэродром с выключенным мотором. За это он получил первую награду: орден Красного Знамени.

А сколько таких случаев хранит память летчика - испытателя! С каждым из пяти его орденов связаны незабываемые воспоминания. Но особенно тяжелыми были для Степана Георгиевича последние два случая.

Цена секунды

... Тихо на аэродроме в предрассветные часы. Тишина здесь какая - то особенная, ощутимая. Мирно стоят ряды обтянутых брезентом новых машин с тонкими крыльями. Их темные силуэты едва различимы в сумерках. Словно какие - то диковинные птицы приготовились оторваться от земли и только слегка отвели от туловища концы крыльев, да так и замерли, готовые ринуться в полет при первом же шорохе.

Где - то на другой стороне аэродрома послышались приглушенные голоса, зашуршал по обшивке стягиваемый брезент, и снова замерло все. Но вот тонко запел пусковой моторчик, и, наконец, раздался гул запущенного двигателя. Сопло выбросило длинный сноп огня, и турбина все увереннее стала набирать обороты.

Уже совсем рассвело, когда с командного пункта в костюме для высотного полета вышел летчик. За стеклом скафандра легко можно было узнать синие глаза и знакомую белобрысую челочку Петухов а.

Вскоре самолет вырулил на бетонную дорожку. Отбежавший от крыла бортмеханик Василий Никитович Воронин махнул на прощание рукой и после ответного кивка летчика отошел в сторону. Машина вырулила на взлетную полосу. Взревели двигатели, самолет рванулся и стал похож на торпеду. Казалось, крылья еще больше прижались к фюзеляжу от бешеной скорости. Почти невидимым облаком тумана взметнулись от бетона не просохшие за ночь лужи.

Опытный глаз бортмеханика успел заметить, что самолет резко осел на хвост, подминая под себя сложившуюся вдруг основную ногу главного шасси. Острая боль резанула сердце Василия Никитовича, и он зажмурился, чтобы не видеть неминуемой катастрофы, а когда снова открыл глаза, самолет уже мчался над землей, постепенно отрываясь от нее и пропадая в синей дымке. Бортмеханик так и не понял в тот момент, что произошло с шасси. Выяснилось это позже, когда самолет вернулся на аэродром, маленький кусочек резины, величиной всего в несколько кубических миллиметров, закрыл отверстие стравливающего клапана. Скопившийся в системе воздух начал поджимать подкос шасси. Пока машина стояла под нагрузкой и рулила, давление гасилось весом самолета. Но стоило машине набрать скорость, как уменьшилась нагрузка на шасси, и «нога» подломилась. Произошло это в самый опасный момент разбега, когда скорость еще недостаточна для того, чтобы самолет оторвался от земли, и слишком велика, чтобы можно было прекратить полет. Требовалось неимоверное напряжение всех физических сил, чтоб удержать машину в нужном положении только рулями, не трогая газ. Если бы летчик прибавил газу, это повлекло бы за собой резкий рывок вверх с потерей скорости, и машина неминуемо перевернулась бы. Опоздай Петухов хотя бы на одну долю секунды принять правильное решение - и катастрофы не избежать.

Сильнее смерти

Это случилось в последнем полете. На выходе из облачности самолет неожиданно накренился вправо. Как ни старался Степан Георгиевич выправить крен, ничего не получалось: управление не слушалось его, самолет продолжал планировать с правым креном.

«Неужели это все?» - в отчаянии подумал летчик, снова и снова включая и выключая бустера, меняя положение триммеров, тщетно пытаясь сдвинуть с места заклиненную ручку управления. Ему было нестерпимо больно за машину, на которой он впервые в мире добился небывалой точности попадания по наземным целям на сверхзвуковых скоростях. Он уже провел все испытания и так привык к самолету, как привыкает кавалерист к любимому коню. И вдруг возникла необходимость расстаться с ним, расстаться или погибнуть вместе.

До земли оставалось всего тысяча метров, когда он послал первую тревожную весть. Молчание «земли», длившееся какую - то секунду, показалось летчику вечностью. Но вот, наконец, в наушниках что - то затрещало, и знакомый голос властно потребовал: «3422, 3422. Я земля, покиньте самолет, покиньте самолет!»

В это время машина пошла на нос, но резким движением сектора газа удалось вернуть ее в положение планирования. И уже когда Степан Георгиевич решил сажать машину на «живот», ему снова приказали катапультировать.

До земли осталось всего двести метров и около восьми километров до аэродрома. Под крыльями проносился сплошной лес.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.