Красная палатка и «красный медведь»

Амундсен решил не включать материалы Нобиле в книгу «Первый полет через Северный Ледовитый океан», хотя за месяц до того просил их подготовить.

Нобиле в лекциях, которые читал в США, хоть и отдал должное Амундсену, но говорил о решающем значении технического и финансового содействия итальянских властей для успеха экспедиции.

Амундсен ответил Нобиле статьей в. журнале, полной обидных выпадов по поводу его пилотских способностей.

Нобиле ответил статьей, в которой доказывал, что, кроме оригинальной идеи, Амундсен не внес ничего в подготовку экспедиции на «Норвегии» (пока Нобиле и экипаж готовили дирижабль к полету, Амундсен совершал лекционное турне по Америке).

Амундсен пришел в ярость. Главы, посвященные Нобиле в книге «Моя жизнь исследователя», написаны взбешенным человеком: бесстыдные, бессмысленные требования Нобиле, наглые предложения, высокомерие и эгоизм, мелочность и выставление напоказ своей особы, фантазер и надутая личность... Не умеет водить машину... Смешон на лыжах... Заранее рассчитал место на палубе, чтобы сойти на берег во главе экспедиции... На приеме занял второе место, хотя полагалось ему третье...

В первой книге Амундсена об экспедиции, вышедшей всего за год до того («Первый полет через Северный Ледовитый океан», 1926 г.), Нобиле — ответственный капитан и конструктор «гениального создания». Отсюда — умелая распорядительность, невозмутимость во время полета, «лучшего выбора нельзя было сделать». Приземление же «было одним из тех событий, которые никогда не изгладятся из памяти. В знак уважения мы обнажаем головы перед капитаном за то спокойствие и красоту, с которыми все было выполнено». А спустя год — «Моя жизнь исследователя», в которой Нобиле уже так несведущ в основах навигации, что ставит «идиотские вопросы», и идеи, которые приходят ему в голову, столь сумасбродны, что едва не приводят дирижабль к гибели...

У Амундсена была разная слава. Герой двух полюсов, он истинно любил свою маленькую страну и готов был ради ее престижа на любые испытания. И Амундсен же готов был на все ради почестей, воздаваемых тому, кто пришел раньше других. Известие о чьем-то походе вызывало в нем остроревнивое чувство, заставляло менять программу, кидаться в конкурентную борьбу.

Профессор Бегоунек пишет мне:

«Я познакомился с ним в двадцать шестом году. Более того, я изучал немного историю: меня интересовало, почему его исключили из членов английского Королевского географического общества и почему после приземления «Норвегии» он восстановил против себя общественность до такой степени, что мало кто ходил на его лекции. Меня, так же как Вас. удивляет недостаток великодушия у человека, который первым одолел Северо-Западный проход и первым взошел на Южный полюс. У знаменитого норвежца был сложный характер...»

Перед Амундсеном преклонялись его спутники по экспедициям. А где же вернее испытывается товарищество! Приведи, я здесь, рядом; с тем, что только что написано, слова Рийсер-Ларсена, Вистинга, Омдаля — и одна из двух аттестаций выглядела бы ложью. Меж тем отражают истину обе. И я обратилась к неприятной теме не для того, чтобы потешить самолюбие слабых людей простенькой мыслью: смотрите, герои — тоже человеки, с нашими пороками. Мне важно другое — проследить, из чего и как складывалась репутация Нобиле.

Из-за «Моей жизни» Амундсен потерял немало друзей. Но дело было сделано. Книга сыграла губительную роль в судьбе Нобиле, ибо слова действительно способны убивать.

Сам Нобиле впервые прочел «Мою жизнь», когда Амундсена не было в живых. И ничего уже не мог сказать в свое оправдание: невозможно упрекать человека, который погиб за тебя. Но люди-то прочли книгу до того, как «Италия» взлетела. И когда она рухнула, подумали: ну да, старый Руал был прав, этот южанин — никудышный капитан, беспечный честолюбец, сгубивший столько жизней.

Когда же начались разбирательства, книга незримо легла в основание обвинений. Несовершенства великого Амундсена отозвались дальним эхом. Хотя сам он нашел в себе героическую силу преодолеть собственную слабость.

26 мая город Осло давал банкет в честь американских летчиков Вилкинса и Эйлсена, совершивших перелет с Аляски на Шпицберген. Пишет норвежский журналист Удд Арнесен:

«Неожиданно прибыла телеграмма. Поздравление, адресованное гостям? Нет, это была очень короткая телеграмма, сообщавшая об исчезновении «Италии». Все присутствовавшие обладали большим арктическим опытом, не раз смотрели смерти в лицо. Воцарилась тишина. По лицам людей, сидевших за столом, видно было, как глубоко они взволнованы. Позже, во время церемонии. Амундсена спросили, намерен ли он принять участие в спасении потерпевших бедствие итальянцев. «Без промедления!» Его никогда не видели таким красивым. Сияющие волосы поднимались вокруг головы, как ореол... Этими словами он подписал свой смертный приговор».

Все, что Амундсен делал дальше, похоже на вызов самому себе. Конечно, времени было очень мало. Но не настолько, чтобы пренебречь здравым смыслом.

Он согласился лететь в Арктику на «Латаме», командир которого — французский истребитель Рене Гильбо — предоставил в его распоряжение свою летающую лодку, свой экипаж и себя. В Арктику — на непрочном деревянном биплане, не пригодном ни для спуска на лед, ни для взлета с него. На перегруженной машине, которая лишь после нескольких попыток оторвалась от поверхности воды в устье Сены. Без продуманного запаса продовольствия, с пакетом бутербродов. Не посвятив никого в свои планы. Даже в Тромсё, перед последним стартом 18 июня.

Сколько ни размышляй об этом решении, добраться до глубины не удастся — самому отважному ныряльщику не хватит воздуха. Хотя на поверхности — кажущаяся простота: люди гибнут, многоопытный Амундсен летит на помощь.

Но вполне объяснимым и безупречным было бы и решение не лететь. Он не пилот, и ему под шестьдесят. Он ушел на покой. А на Шпицбергене и без него уже полно самолетов. Там и Рийсер-Ларсен, по мнению Амундсена, лучший летчик на земле. Наконец, возглавляет рухнувшую экспедицию его недруг, который испортил ему несколько лет жизни, рассорил с людьми. Пусть бы и пил свою чашу до дна...

Хочется думать, что, пытаясь спасти экипаж «Италии», Амундсен спасал и себя — от суетных страстей, налипших на него в последние годы. Должна была произойти трагедия, чтобы он вдруг понял, как унизительно мелка их ссора. Он торопился убедиться в том, что он человек. Не национальный герой, не историческая личность, просто — человек.