Сам Бегоунек еще на «Красине» задавал себе эти вопросы. Но сам же в интервью, данном спустя две недели, говорил: «Теперь, сидя в спальном вагоне, легко говорить, что Цаппи должен был попросить Мальмгрена написать предсмертное письмо. В той отчаянной ситуации это могло не прийти в голову». Думаю, что Мальмгрен — человек, решившийся на такое страшное самопожертвование, мог тем более забыть обо всем этом.

Никто никогда не узнает истины. И все-таки участники экспедиции считают, что драма произошла так или почти так, как рассказал Цаппи (Мариано был уже очень плох). Бегоунек в своем письме объясняет:

«Цаппи был столь ошарашен переломом в их трагической судьбе, что сказал правду, хотя и подкрашенную фантазией южанина».

В других обстоятельствах он сочинил бы, вероятно, более приемлемую версию, в которой Мариано и он выглядели бы меньшими злодеями.

В комиссии, расследовавшей по указанию итальянского правительства «Дело Нобиле», капитаны объясняли, что должны были идти, пока хватит сил, чтобы спасти остальных. Так, мол, приказывал воинский долг, воинская дисциплина. Но ведь они покинули лагерь по своему желанию! Генерал не посылал их — он отпускал. Да еще с предупреждением: если один упадет, второй останется с ним, а третий двинется дальше. Они ушли вдвоем, бросив умирающего. Не только угрюмый, жесткий Филиппо Цаппи, но и милый, тонко воспитанный Альберто Мариано, недавний адъютант итальянского принца, назубок знавший кодекс офицерской чести.

Правда, Мариано уходит, обливаясь слезами. Цаппи объяснял красинцам: «С такими нервами нужно сидеть в институте для благородных девиц. Он не понимал самых простых вещей. Для него не существовало логики».

Так что же, они стояли перед выбором: гуманность или здравый смысл? Остаться с умирающим или спасать живых? Конечно, жутковатый счет: один человек дешевле восьми, соответственно два — шестнадцати, три... (по этой арифметике было величайшей «нерасчетливостью» рисковать 136 жизнями красинцев ради 15!). Однако даже так они не считали. Судите сами: вместо запланированных десяти километров в день группа делала два. Но и те съедал дрейф. Непреодолимость пути не могла не стать очевидной (Цаппи и Мариано были обнаружены через месяц недалеко от красной палатки). А еды оставалось дней на двадцать. Когда люди идут к цели, они это учитывают. Когда бегут от смерти — нет. Шесть жизней, оставшихся за их спиной, были им не более дороги, чем одна, угасавшая на их глазах.

«Красин» шел в Арктику выручать людей с «Италии». 136 человек при содействии Комитета помощи дирижаблю «Италия», Института по изучению Севера и еще сотен организаций собрали стоявший на консервации, более года не плававший ледокол за 104 часа. Какая-то европейская газета «острила»: так могут собираться только большевики или сумасшедшие. Нет, так собираются по тревоге деловые люди. Провожаемый всего лишь несколькими учеными и моряками, ледокол, как писал Д. Южин, «неслышно ускользнул из родного порта».

Чем были движимы красинцы, особенно рядовые — матросы, кочегары, когда кинулись в порт — кто быстрее, когда требовали, добивались, чтобы их взяли в поход? (Команду набирали с двадцати пяти судов, и конкурс был солидный.) Западные журналисты писали без стеснения: экипаж обречен на верную смерть. Верная смерть — это глупости. Но если бы с «Красиным» что-нибудь случилось, выручать его было бы чрезвычайно трудно.

И все равно перед дверьми портового отдела кадров стояла очередь. Кочегар Арсений Дятлов — с «Октября», кочегар Дмитрий Чирицын — с «Пурги»...

Чирицын объяснял мне по-книжному:

— Знали, что идем на международное соревнование по крепости нервов и слаженности команды. Чувствовали, что без нас тут не обойдется.

— Зачем шли? — Прежде, чем ответить. Дятлов помолчал, словно впервые подумал об этом: — Люди гибнут, надо спасать, елки-палки! За делом они в лед полезли, не за ради баловства. Для науки люди ценные... И стремление такое образовалось: вытащить их. Еще считали: если пробьемся, знаменитое дело сделаем. Ну про это, пока грузились, думали. После, когда мы Мариано тащили в носилках, разве кто, елки-палки, про почет вспоминал!

Как-то робко, недоверчиво он улыбнулся тому, что увидел внутри себя, и вдруг тихо заплакал.

Спасатели

«SOS» итальянцев первым услышал радиолюбитель киномеханик Николай Шмидт в селе Вознесенье-Вохма, Северо-Двинской губернии. Через четыре дня, 7 июня, — радист «Читта ди Милано». Полторы тысячи человек — моряки, авиаторы, охотники, ученые — искали горстку людей, затерянных в Ледовитом океане. 16 кораблей, 22 самолета. Норвегия, Швеция, СССР, Финляндия, Франция.

Право, такие взрывы солидарности заставляют поверить в нравственное здоровье мира и вероятность счастливого течения его истории. Человечество, только что вышедшее из кровопролитных войн, вдруг осознало великую ценность пятнадцати жизней.

Норвежская промысловая шхуна «Браганца» не побоялась забраться наверх чуть ли не до Нордкапа — куда дальше, чем «Читта ди Милано», обшарила пролив Хинлопен и искала до тех пор, пока не застряла во льдах. Это отчаянное суденышко первым пришло на помощь, а уходило в сентябре одним из последних.

И все-таки... Благородство соседствовало с азартом. Все хотели спасти, но каждый хотел спасти первым.

Из-за соперничества ли, из-за отсутствия ли общего штаба (Италия отказалась от предложения Норвегии поставить Амундсена во главе спасательных работ) действия экспедиций не согласовывались. Самолеты не пеленговались. У каждого — своя база, свои метеосводки, свои решения. У всех общие ошибки, на повторение которых уходило драгоценное время.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.