Мальмгрен

У Финна Мальмгрена были совсем иные планы, когда Нобиле предложил ему участие в полете. Вот-вот должна состояться свадьба: он женится на Анне Норденшельд, внучке великого полярника. После трех лет на судне Руала Амундсена «Мод», после полета «Норвегии» он решил наконец пожить дома, сосредоточенно поработать в университете. Существовало еще одно щекотливого свойства препятствие: ссора Амундсена и Нобиле. С Нобиле Мальмгрена связывало непрочное знакомство, с Амундсеном — годы общей работы. Он не мог не понимать, что согласие ранит Руала.

Но было в молодом шведе неправдоподобно сильное чувство долга. Отвечая на мой вопрос о мотивах решения, Анна Норденшельд-Берг писала, что согласиться Мальмгрена заставило, как она полагает, именно это: обязанность предоставить в распоряжение трудной экспедиции свой северный опыт, больший, чем у других метеорологов.

У него лицо человека из саги. Непреклонный подбородок, глаза металлической голубизны, независимый, резкий поворот головы. Наверное, когда он улыбался, широкие скулы делались еще шире и нордическая суровость смягчалась. Чем-то он похож на фабричного русского парня, на Чиркова — Максима.

Мальмгрена считали продолжателем дела Нансена, великим знатоком льда. Его наблюдения и сейчас используют океанологи, занимающиеся полярным бассейном. Но я обращаюсь к другой стороне этой личности.

На «Мод» Мальмгрен выполнял по необходимости обязанности рулевого — нес вахты, стоял за штурвалом. И никто долго не догадывался, что он с детства не переносит качки.

От природы он не был физически сильным. Но все знали другое: Мальмгрен — отличный спортсмен. Бегоунек, его друг, только много времени спустя после его смерти услышал, что Финн страдал сердечными болями.

Надежный человек, сдержанный, доброжелательный, веселый.

«Если правда, что хороший смех удлиняет жизнь, — писал Рийсер-Ларсен, товарищ по «Норвегии», — то благодаря Мальмгрену я доживу до глубочайшей старости. Лучшего сотрудника я не встречал». «Я не одинок в моем горе, — писал в некрологе доктор Свердруп, товарищ по «Мод», — Мальмгрен оставил только друзей».

В середине июля, когда стали известны леденящие душу подробности его гибели, шведские газеты требовали, чтобы Нобиле раскрыл «таинственные причины, побудившие Мальмгрена отделиться от группы». Швеция не могла простить. Потому что, если бы он не ушел, он остался бы жив.

А не уйти он не мог.

Задержка «Италии» в Штольпе встревожила Мальмгрена. Но не настолько, чтобы настаивать на отмене полетов. Даже неудачи первых двух не заставили его поступить так. Его, человека величайшей ответственности. Перед стартом он был в бодром настроении. Радиограмма географического института в Тромсё рекомендовала подниматься, как только позволит погода в Кингсбее, «ибо там, где должен проходить полет, метеоусловия удовлетворительны». В бухте дул слабый ветер...

Когда «Италия» была над полюсом, Мальмгрен подошел к Нобиле, стиснул ему руку: «Не много найдется в мире людей, которые могут сказать, как мы, что побывали здесь дважды». Куда теперь — от полюса? Генерал предпочитал направить дирижабль к устью Маккензи, чтобы избежать борьбы с ветром. Радио сообщало: на побережье Канады почти безветренно. Но консультация с метеорологом заставила отказаться от этого намерения. Судя по синоптической карте, сделанной по последним сводкам, Мальмгрен полагал, что в ближайшие несколько часов южный ветер сменится северным, попутным. Возражения веские, и «Италия» взяла курс на Шпицберген. Предсказание Мальмгрена сбылось: ветер подул в другую сторону, но, увы, уже после падения дирижабля.

В первые минуты Мальмгрен хотел покончить с собой. Может быть, не желая стать бременем для остальных, — у него нестерпимо болела контуженая левая часть тела и плечо, то ли сломанное, то ли вывихнутое. Может быть, считая себя виновником несчастья. Но через полчаса он пришел в норму и первым взялся за дело — поиски выпавших из гондолы припасов.

Однако ужасные мысли не оставляли его.

Из письма Нобиле ко мне:

«Через два дня, лежа рядом со мной в палатке, он спросил, не думаю ли я, что все могло бы обойтись хорошо, не последуй я его совету. Но я успокоил его, сказав, что за решение последовать его совету отвечаю я сам».

На следующий день офицеры Цаппи и Мариано предлагают Мальмгрену идти с ними к острову Фойн и затем к Нордостленду, где можно встретить охотников. Что побуждает его согласиться? Чувство вины? Долг знания? Ведь он единственный из девяти знает, почем фунт полярного лиха, которое ждет людей на льдине. В отличие от двух неаполитанцев отдает он себе отчет и в том, что означает 160-километровый переход через торосистый движущийся лед. Офицеры — оптимисты по неосведомленности. Скорее же всего он соглашается потому, что считает: иного выхода нет.

На их «SOS» мир не откликается. Кто-то должен рискнуть и попытаться дойти до суши. Кто-то... Почему другие, а не он, Мальмгрен? «Быть может, вас спасут, а мы погибнем», — так говорит он Бегоунеку. Быть может... Но нет, он все-таки вериг в возможность удачи, иначе зачем бы ему давать этот совет остающимся: для сбережения аккумуляторов выключить недели на три рацию. Три недели — именно столько потребуется ему, Цаппи и Мариано, чтобы добраться до людей и указать местонахождение палатки. Тогда-то и понадобится передатчик,

Ходили толки о неприязненном — после катастрофы — отношении Нобиле к Мальмгрену. Возможно, в тоне Нобиле в эти первые часы и сквозило раздражение, — сужу по одному из писем генерала, по настойчиво повторяемому: «Мальмгрен действовал тогда в противовес моему убеждению...» Но Мальмгрен — здравомыслящий человек, из-за интонаций генерала он не бросился бы в безрассудную операцию. И вот доказательство: без согласия Нобиле он уходить не хотел.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.