Вот когда обнаружилось предательство Трубецкого!
Он не ударил с правого фланга на эскадроны поляков, чтобы помешать их переправе.
Минин оказался прав. Трубецкой не сдержал своего слова. Он даже не шевельнулся тогда, когда более искусная польская и венгерская конница стала теснить бросившихся ей навстречу всадников нижегородского ополчения.
На московском берегу началась жестокая сеча. Польские гусары свирепо набросились с саблями на пеших нижегородцев. Но пригнувшиеся к земле ополченцы били вражеских коней своими длинными копьями и создали великое замешательство в эскадронах противника. Кони опрокидывались на спину, давили людей. В самый разгар боя и полякам пришлось спешиться. Брошенные седоками лошади бешено метались в толпе, наводя ужас на сражающихся.
Все смешалось. Трудно стало разобрать, кто с кем дерется. Тесно, пестро, суетно. Под ногами катались недобитые латники. Они стонали, рычали, норовя ухватить за ноги бойцов.
Крики, вопли, стоны и проклятья вылетали из кровавого месива, горяча кровь, мутя рассудок...
Хоткевич вводил в бой все новые и новые отряды пехоты.
Из ополченского лагеря также все время выбегали группы озабоченных бородатых воинов и, перекрестившись, врезались в толпу.
При этой сече пушкарям делать было нечего, поэтому Гаврилка, Осип, Олешка и другие смоляне тоже пошли врукопашную. Подобрались незаметно к самому краю места сражения. Увидели группу шляхтичей, горячо между собой споривших. Подползли к ним, хоронясь среди конских трупов, и вдруг, по команде Гаврилки, грянули из самопалов. Шляхтичи вскрикнули, лошади их взбесились, поскакали прочь, теряя по пути всадников. В это время из засады выбежала толпа венгерцев. Ловкие и беспощадные, они набросились на смолян. Тут только ребята поняли, в какую они западню попали.
Венгерцы бились саблями. Смоляне - копьями, мечами и кистенями. И те и другие озверели. Рослый воин, у которого Гаврилка мечом вышиб саблю, вцепился ему в руку зубами, рычал, как зверь. Силой этот человек обладал необычайной. Спасибо Олешке! Выручил. Навалился на венгерца, уложил его кистенем.
Несколько смолян пали в этой стычке. Осину рассекли плечо. Он побежал в лагерь, обливаясь кровью.
Была солнечная тихая погода. Звон железа, стон и вопли разносились на далекое пространство по окрестностям.
Посланные Пожарским в помощь Трубецкому пять сотен казаков вернулись к своему воеводе. Вслед за ними покинули Трубецкого лучшие его атаманы Филат Межаков, Афанасий Коломна. С большой толпою казаков эти атаманы устремились к Москве - реке в помощь Пожарскому.
Дружно налетели они на польских всадников с правого фланга, остановив их наступление. Расстроенные польские эскадроны, понесшие громадный урон под тугим напором массы ополченцев и казаков, принуждены были снова убраться в свой лагерь.
Темная, непроглядная ночь. Гетман Хоткевич сидит на походной скамье в своем шатре, окруженный офицерами.
- Для первого знакомства, - говорит он, улыбаясь, - мы были достаточно учтивы с москвитянами. Встреча вышла теплой. Тем более ночь должна быть приятной во всех отношениях. Мы хозяева на правом берегу. Казацкий сброд Трубецкого - не воины; их региментарь не расположен ссориться с нами... Мой приказ - доставить четыреста возов с продовольствием нашим героям - соплеменникам в Кремль... Есть человек, он проводит караван в южные ворота Кремля...
На усатых лицах польских военачальников усталость. У некоторых на головах повязки. Цветные, с позументами кафтаны порваны, на них следы крови.
Слово гетмана - закон: четыреста возов к Кремлю. Заскрипели тысяча шестьсот колес. Затопало восемьсот обозных коней. Раздались голоса четырехсот возниц. К этому надо прибавить шестьсот сопровождающих обоз всадников. Караван шумно тронулся в путь.
Князь Трубецкой был глух ко всему этому. Мимо него проходили по Замоскворечью поляки, но он пальцем не шевельнул, чтобы помешать им.
Караван благополучно достиг южных ворот Кремля; все четыреста возов оказались в руках осажденных поляков.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.