— Я работал с 16 лет — фрезеровщиком на заводе, чертежником, художником-оформителем и даже натурщиком в Суриковском училище. Просто искал работу с ненормированным графиком, чтобы было свободное время для занятий рок-н-роллом.

Был период, когда я одновременно совмещал должность пожарного в театре Маяковского, грузчика в булочной и администратора в женской баскетбольной команде. И заработок у меня был 400 рублей — по тем временам — очень хорошие деньги. А уж когда в «Алису» пришел и отовсюду пришлось уволиться, меня и мою семью кормили только «квартирники».

Даже за роль во «Взломщике» я получил какие-то смешные копейки. А за то, что «Мелодия» издавала миллионными тиражами наши пластинки «Энергия», «БлокАда», нам платили по существующим в ту пору тарифам — 1/10 копейки с проданного экземпляра. То есть, считай, тоже почти ничего. А мой «квартирник» стоил от 20 до 40 рублей, в месяц выходило рублей 320. Нормально! Нам с женой и сыном хватало. Я свою гитару-двенадцатиструнку «кормилицей» называл.

— В серьезные переделки приходилось попадать?

— После концерта во Дворце спорта «Юбилейный» в 1987 году, когда власть решила меня «закрыть» всерьез и надолго. Начали травлю в прессе, возбудили уголовное дело, и потом полгода я был вынужден передвигаться по Питеру только со свидетелями, иначе убили бы. Я не шучу. Я писал кровью в течение полугода, потому что, как чуть-чуть зазеваешься, тебя закрывают и…

Инкриминировали организацию беспорядков, избиение милиции и то, что якобы на концерте я кричал «Хайль Гитлер!» и пропагандировал фашизм. Это была их главная ошибка. Мы повезли фонограмму концерта на Петровку, 38, провели экспертизу, которая показала, что ничего подобного не звучало. Дело мое не только закрыли, но и опубликовали опровержение в том издании, которое меня гнобило.

— Вы упомянули о рок-братстве и «золотом веке рок-н-ролла» в прошедшем времени…

— Рокеры брали на себя смелость петь и говорить то, о чем думало все население страны. Когда живешь в тюрьме, она объединяет единомышленников для одной великой цели — достижения свободы. Но когда эту свободу получаешь, каждый трактует ее по-своему. Поэтому дальше каждый идет своей дорогой, и братство распадается.

Выход на стадионы показал, что многие в принципе не готовы к таким площадкам. Кто-то с очевидностью понял, что, когда все рамки и запреты сняты, им фактически петь не о чем. Много достойных людей из первой рок-волны умерло— Цой, Майк Науменко...

— В чем принципиальное отличие Кинчева двадцатилетней давности от сегодняшнего?

— Глупостей в жизни наделал очень много, переоценивая себя и собственную значимость. Это все из-за «самости» — самолюбования, сочувствия себе, любимому. Отсюда — муки творчества, депрессии, пьянки. Называется это — звездная болезнь.

— Удалось переболеть?

— Конечно! Пил много и запойно, причем это был не бытовой алкоголизм. Я мог подолгу не пить, а потом, дней на пять зависал так, что непонятно, где и с кем просыпался. Слава Богу, все — в прошлом.

— Как проводите свободное время? Я знаю, что вы — заядлый рыбак…

— Я — сам себе командир. Поэтому предпочитаю с апреля по ноябрь жить в деревне. В Москву приезжаю зимовать.

— А чем вы занимаетесь в деревне?

— Просто живу. Со всеми вытекающими деревенскими бытовыми хлопотами. У меня там есть баня, студия, где я занимаюсь музыкой, и тренажерный зал со станком и штангой, чтобы здоровье поддерживать. Живу на берегу озера и иногда уплываю на катере далеко, на север — на Онегу и Ладогу, дней на 5—7. И там ловлю лосося.

— Вы — 35 лет в рок-н-ролле, 25 — в «Алисе». Да и пятидесятилетие — прекрасный повод взяться за мемуары. Не хотите написать «страшную правду» о «золотом веке» рок-н-ролла?

— Я — не писатель. И потом, серьезно отношусь к любому творчеству и понимаю, что процесс может отнять несколько лет. Песни — совсем другое дело, они вдохновляют, окрыляют и поглощают.

— Если окинуть пройденный путь критическим взором, какой период жизни назвали бы самым счастливым?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.